— Меня старуху, вспомнилъ! говорила она, сѣвши подлѣ него и трепля его но плечу.
— Кого же мнѣ вспомнить: вы у меня однѣ, бабушка!
— Да какъ же это, говорила она: — счеты рвалъ, на письма не отвѣчалъ, имѣніе бросилъ, а тутъ вспомнилъ, что я люблю иногда рано утромъ одна напиться кофе: кофейникъ привезъ, не забылъ, что чай люблю, и чаю привезъ, да еще платье! Баловникъ, мотъ! Ахъ, Борюшка, Борюшка, ну, не странный ли ты человѣкъ!
Марѳинька такъ покраснѣла отъ удовольствія, что щеки у ней во все время, пока разсматривали подарки и говорили о нихъ, оставались красны. Она, какъ случается съ дѣтьми, отъ сильной радости, забыла поблагодарить Райскаго.
— А ты и не благодаришь — хороша! Какъ обрадовалась! сказала Татьяна Марковна.
Марѳинька сконфузилась и присѣла. Райскій засмѣялся.
— Какая я дура — присѣдаю! сказала она.
Она подошла и обняла его.
Титъ Никонычъ смутился, растерялся въ шарканьѣ и благодарственныхъ привѣтствіяхъ.
Райскій тоже, увидя свою комнату, слѣдя за бабушкой, какъ она чуть не сама дѣлала ему постель, какъ опускала занавѣски, чтобъ утромъ не безпокоило его солнце, какъ заботливо разспрашивала, въ которомъ часу его будить, что прниотовить — чаю или кофе по утру, масла или яицъ, сливокъ или варенья — убѣдился, что бабушка не все угождаетъ себѣ этимъ, особенно когда она попробовала рукой, мягка ли перина, сама поправила подушки повыше и велѣла поставить графинъ съ водой на столикъ, а потомъ раза три заглянула, спитъ ли онъ, не безпокойно ли ему, не нужно ли чего-нибудь.
Титъ Никонычъ и Крицкая ушли. Послѣдняя затруд-
