сосновые лѣса, давно прошли низкорослые, искривленные кустарники, и я начинаю уставать и дрогнуть. Мнѣ вспоминается нѣсколько могилъ среди сосенъ недалеко отъ перевала, гдѣ похоронены какіе-то дровосѣки, сброшенные съ горъ зимней бурей. Я чувствую, на какой дикой и безлюдной высотѣ я нахожусь, чувствую, что вокругъ меня только туманъ, обрывы, и думаю: какъ, пройду я мимо одинокихъ камней-памятниковъ, когда они, какъ человѣческія фигуры, зачернѣютъ среди тумана? хватитъ ли у меня силъ спуститься съ горъ, когда я уже и теперь теряю представленіе о времени и мѣстѣ?
Впереди что-то смутно чернѣетъ среди бѣгущаго тумана… какіе-то темные холмы, похожіе на спящихъ медвѣдей. Я пробираюсь по нимъ, съ одного камня на другой, лошадь, срываясь и лязгая подковами по мокрымъ голышамъ, съ трудомъ влѣзаетъ за мною, — и вдругъ я замѣчаю, что дорога снова начинаетъ медленно подниматься въ гору! Тогда я останавливаюсь, и меня охватываетъ отчаяніе. Я весь дрожу отъ напряженія и усталости, одежда моя вся промокла отъ снѣга, а вѣтеръ такъ и пронизываетъ ее насквозь. Не крикнуть ли? Но теперь даже чабаны забились въ свои гомеровскія хижины вмѣстѣ съ козами и овцами, — кто услышитъ меня? И я съ ужасомъ озираюсь:
— Боже мой! Неужели я заблудился?
Поздно. Боръ глухо и сонно гудитъ въ отдаленіи. Ночь становится все таинственнѣе, и я чувствую это, хотя не знаю ни времени ни мѣста. Теперь погасъ послѣдній огонекъ въ глубокихъ долинахъ, и сѣдой туманъ воцаряется надъ ними, зная, что пришелъ его часъ, долгій часъ, когда кажется, что все вымерло на землѣ и уже никогда не настанетъ утро, а будутъ только возрастать туманы, окутывая величавыя въ своей полночной стражѣ горы, будутъ глухо гудѣть лѣса по горамъ и все гуще летѣть снѣгъ на пустынномъ перевалѣ.
Закрываясь отъ вѣтра, я поворачиваюсь къ лошади. Единственное живое существо, оставшееся со мною! Но лошадь не глядитъ на меня. Мокрая, озябшая, сгорбившись подъ высокимъ сѣдломъ, которое неуклюже торчитъ на ея спинѣ, она стоитъ, покорно опустивъ голову съ прижатыми ушами. И я злобно дергаю поводъ и снова подставляю лицо мокрому снѣгу и вѣтру, и снова упорно иду навстрѣчу имъ. Когда я пытаюсь разглядѣть то, что окружаетъ меня, я вижу только сѣдую бѣгущую мглу, которая слѣпитъ снѣгомъ. Когда я вслушиваюсь, я различаю только свистъ вѣтра въ уши и однообразное позвякиваніе за спиною: это стучатъ стремена, сталкиваясь другъ съ другомъ…
сосновые леса, давно прошли низкорослые, искривленные кустарники, и я начинаю уставать и дрогнуть. Мне вспоминается несколько могил среди сосен недалеко от перевала, где похоронены какие-то дровосеки, сброшенные с гор зимней бурей. Я чувствую, на какой дикой и безлюдной высоте я нахожусь, чувствую, что вокруг меня только туман, обрывы, и думаю: как, пройду я мимо одиноких камней-памятников, когда они, как человеческие фигуры, зачернеют среди тумана? хватит ли у меня сил спуститься с гор, когда я уже и теперь теряю представление о времени и месте?
Впереди что-то смутно чернеет среди бегущего тумана… какие-то темные холмы, похожие на спящих медведей. Я пробираюсь по ним, с одного камня на другой, лошадь, срываясь и лязгая подковами по мокрым голышам, с трудом влезает за мною, — и вдруг я замечаю, что дорога снова начинает медленно подниматься в гору! Тогда я останавливаюсь, и меня охватывает отчаяние. Я весь дрожу от напряжения и усталости, одежда моя вся промокла от снега, а ветер так и пронизывает ее насквозь. Не крикнуть ли? Но теперь даже чабаны забились в свои гомеровские хижины вместе с козами и овцами, — кто услышит меня? И я с ужасом озираюсь:
— Боже мой! Неужели я заблудился?
Поздно. Бор глухо и сонно гудит в отдалении. Ночь становится все таинственнее, и я чувствую это, хотя не знаю ни времени ни места. Теперь погас последний огонек в глубоких долинах, и седой туман воцаряется над ними, зная, что пришел его час, долгий час, когда кажется, что все вымерло на земле и уже никогда не настанет утро, а будут только возрастать туманы, окутывая величавые в своей полночной страже горы, будут глухо гудеть леса по горам и все гуще лететь снег на пустынном перевале.
Закрываясь от ветра, я поворачиваюсь к лошади. Единственное живое существо, оставшееся со мною! Но лошадь не глядит на меня. Мокрая, озябшая, сгорбившись под высоким седлом, которое неуклюже торчит на ее спине, она стоит, покорно опустив голову с прижатыми ушами. И я злобно дергаю повод и снова подставляю лицо мокрому снегу и ветру, и снова упорно иду навстречу им. Когда я пытаюсь разглядеть то, что окружает меня, я вижу только седую бегущую мглу, которая слепит снегом. Когда я вслушиваюсь, я различаю только свист ветра в уши и однообразное позвякивание за спиною: это стучат стремена, сталкиваясь друг с другом…
