глазъ были крыльца, — два старыхъ, большихъ крыльца съ колоннами. На фронтонѣ ихъ всегда сидѣли сытые голуби, между тѣмъ какъ тысячи воробьевъ дождемъ пересыпались съ крыши на крышу… И уютно чувствовалъ себя гость въ этомъ гнѣздѣ, подъ бирюзовымъ осеннимъ небомъ!
Войдешь въ домъ и прежде всего услышишь запахъ яблокъ, а потомъ уже другіе: старой мебели краснаго дерева, сушенаго липоваго цвѣта, который съ іюня лежитъ на окнахъ… Во всѣхъ комнатахъ, — въ лакейской, въ залѣ, въ гостиной, — прохладно и сумрачно: это оттого, что домъ окруженъ садомъ, а верхнія стекла оконъ цвѣтныя: синія и лиловыя. Всюду — тишина и чистота, хотя, кажется, кресла, столы съ инкрустаціями и зеркала въ узенькихъ и витыхъ золотыхъ рамахъ никогда не трогались съ мѣста. И вотъ слышится покашливанье: выходитъ тетка. Она небольшая, но тоже, какъ и все кругомъ, прочная. На плечахъ у нея накинута большая персидская шаль. Выйдетъ она важно, но привѣтливо, и сейчасъ же, подъ безконечные разговоры про старину, про наслѣдства, начинаютъ появляться угощенія: сперва „дули“, яблоки, — антоновскія, „бель-барыня“, боровинка, „плодовитка“, — а потомъ удивительный обѣдъ: вся насквозь розовая вареная ветчина съ горошкомъ, щи, фаршированная курица, индюшка, маринады и красный квасъ, — крѣпкій и сладкій-пресладкій… Окна въ садъ подняты, и оттуда вѣетъ бодрой осенней прохладой…
За послѣдніе годы одно поддерживало угасающій духъ помѣщиковъ, — охота.
Лѣтъ двадцать тому назадъ такія усадьбы, какъ усадьба Анны Герасимовны, были еще не рѣдкость. Были и разрушающіяся, но все еще жившія на широкую ногу усадьбы съ огромнымъ помѣстьемъ, съ садомъ въ двадцать десятинъ. Правда, сохранились нѣкоторыя изъ такихъ усадебъ еще и до сего времени, но въ нихъ уже нѣтъ жизни… Нѣтъ троекъ, нѣтъ верховыхъ „киргизовъ“, нѣтъ гончихъ и борзыхъ собакъ, нѣтъ дворни и нѣтъ самого обладателя всего этого — помѣщика-охотника, въ родѣ моего покойнаго шурина Арсенія Семеныча Климентьева.
Къ теткѣ я ѣздилъ до самой глубокой осени, до поры, когда прекращалась охота съ борзыми. Но мои поѣздки имѣли всегда главной цѣлью усадьбу Арсенія Семеныча. Старое гнѣздо Анны Герасимовны было только перепутьемъ.
глаз были крыльца, — два старых, больших крыльца с колоннами. На фронтоне их всегда сидели сытые голуби, между тем как тысячи воробьев дождем пересыпались с крыши на крышу… И уютно чувствовал себя гость в этом гнезде, под бирюзовым осенним небом!
Войдешь в дом и прежде всего услышишь запах яблок, а потом уже другие: старой мебели красного дерева, сушеного липового цвета, который с июня лежит на окнах… Во всех комнатах, — в лакейской, в зале, в гостиной, — прохладно и сумрачно: это оттого, что дом окружен садом, а верхние стекла окон цветные: синие и лиловые. Всюду — тишина и чистота, хотя, кажется, кресла, столы с инкрустациями и зеркала в узеньких и витых золотых рамах никогда не трогались с места. И вот слышится покашливанье: выходит тетка. Она небольшая, но тоже, как и все кругом, прочная. На плечах у нее накинута большая персидская шаль. Выйдет она важно, но приветливо, и сейчас же, под бесконечные разговоры про старину, про наследства, начинают появляться угощения: сперва «дули», яблоки, — антоновские, «бель-барыня», боровинка, «плодовитка», — а потом удивительный обед: вся насквозь розовая вареная ветчина с горошком, щи, фаршированная курица, индюшка, маринады и красный квас, — крепкий и сладкий-пресладкий… Окна в сад подняты, и оттуда веет бодрой осенней прохладой…
За последние годы одно поддерживало угасающий дух помещиков, — охота.
Лет двадцать тому назад такие усадьбы, как усадьба Анны Герасимовны, были еще не редкость. Были и разрушающиеся, но все еще жившие на широкую ногу усадьбы с огромным поместьем, с садом в двадцать десятин. Правда, сохранились некоторые из таких усадеб еще и до сего времени, но в них уже нет жизни… Нет троек, нет верховых «киргизов», нет гончих и борзых собак, нет дворни и нет самого обладателя всего этого — помещика-охотника, в роде моего покойного шурина Арсения Семеныча Климентьева.
К тетке я ездил до самой глубокой осени, до поры, когда прекращалась охота с борзыми. Но мои поездки имели всегда главной целью усадьбу Арсения Семеныча. Старое гнездо Анны Герасимовны было только перепутьем.
