Осень, идутъ безпрерывные дожди; на улицѣ дребезжатъ извозчичьи экипажи, и съ гуломъ, съ грохотомъ катятся среди толпы тяжелыя конки; по цѣлымъ днямъ сижу я за работой, гляжу въ окно, на мокрыя вывѣски и сѣрое небо, и все деревенское далеко отъ меня. Но по вечерамъ я читаю старыхъ поэтовъ, родныхъ мнѣ по быту, по душѣ и даже по мѣстности, — средней полосѣ Россіи. А ящики моего письменнаго стола полны антоновскими яблоками, и здоровый ароматъ ихъ — запахъ меда и осенней свѣжести — переноситъ меня въ помѣщичьи усадьбы, въ тотъ міръ, который скудѣлъ, дробился, а теперь уже гибнетъ, о которомъ черезъ пятьдесятъ лѣтъ будутъ знать только по нашимъ разсказамъ…
Вспоминается мнѣ ранняя погожая осень. Августъ былъ съ теплыми дождиками, какъ будто нарочно выпадавшими для сѣва, — съ дождиками въ самую пору, въ срединѣ мѣсяца, около праздника св. Лаврентія. А „осень и зима хороши живутъ, коли на Лаврентія вода тиха и дождикъ“. Потомъ бабьимъ лѣтомъ паутины много сѣло на поля. Это тоже добрый знакъ: „Много тенетника на бабье лѣто — осень ядреная“… Помню раннее, свѣжее, тихое утро… Помню большой, весь золотой, подсохшій и порѣдѣвшій садъ, помню кленовыя аллеи, тонкій ароматъ опавшей листвы и — запахъ яблокъ. Воздухъ такъ чистъ, точно его совсѣмъ нѣтъ, по всему саду раздаются голоса и скрипъ телѣгъ. Это тархане, мѣщане-садовники, наняли мужиковъ и насыпаютъ яблоки, чтобы въ ночь отправлять ихъ въ городъ, — непремѣнно въ ночь, когда такъ славно лежать на возу, смотрѣть въ звѣздное небо, чувствовать запахъ дегтя въ свѣжемъ воздухѣ и слушать, какъ осторожно поскрипываетъ въ темнотѣ длинный
Осень, идут беспрерывные дожди; на улице дребезжат извозчичьи экипажи, и с гулом, с грохотом катятся среди толпы тяжелые конки; по целым дням сижу я за работой, гляжу в окно, на мокрые вывески и серое небо, и все деревенское далеко от меня. Но по вечерам я читаю старых поэтов, родных мне по быту, по душе и даже по местности, — средней полосе России. А ящики моего письменного стола полны антоновскими яблоками, и здоровый аромат их — запах меда и осенней свежести — переносит меня в помещичьи усадьбы, в тот мир, который скудел, дробился, а теперь уже гибнет, о котором через пятьдесят лет будут знать только по нашим рассказам…
Вспоминается мне ранняя погожая осень. Август был с теплыми дождиками, как будто нарочно выпадавшими для сева, — с дождиками в самую пору, в средине месяца, около праздника св. Лаврентия. А «осень и зима хороши живут, коли на Лаврентия вода тиха и дождик». Потом бабьим летом паутины много село на поля. Это тоже добрый знак: «Много тенетника на бабье лето — осень ядреная»… Помню раннее, свежее, тихое утро… Помню большой, весь золотой, подсохший и поредевший сад, помню кленовые аллеи, тонкий аромат опавшей листвы и — запах яблок. Воздух так чист, точно его совсем нет, по всему саду раздаются голоса и скрип телег. Это тархане, мещане-садовники, наняли мужиков и насыпают яблоки, чтобы в ночь отправлять их в город, — непременно в ночь, когда так славно лежать на возу, смотреть в звездное небо, чувствовать запах дегтя в свежем воздухе и слушать, как осторожно поскрипывает в темноте длинный
