линая бородка его изобличала „кацапа“, человѣка благочестиваго, подозрительнаго и очень любопытнаго. Очень зорко осмотрѣвъ меня, онъ прикрылъ глаза, полежалъ минуту молча и спросилъ:
— Изъ дальнихъ, позвольте спросить?
Я сказалъ.
— Та-акъ. По торговой части или, можетъ, въ услуженіи у кого?
— Нѣтъ.
— Значитъ, капиталъ свой имѣете?
— А что̀?
Сожитель мой поднялъ брови, искоса глянулъ на меня и закашлялся.
— О-охъ… — простоналъ онъ, тяжело повертываясь на бокъ.
— Вы нездоровы?
— Болѣзни не замѣчаю, а слабость большая во мнѣ, особливо теперь. Очень безъ пищи ослабѣлъ я.
— Какъ безъ пищи?
Онъ тускло улыбнулся.
— А вы, что же, развѣ Бога ни за что почитаете? Святые отцы, къ примѣру, прямо на то указываютъ, чтобъ не вкушать за эти дни пищи, особливо съ четверга…
И опять прикрылъ глаза.
— А вы — торгуете? — спросилъ я.
— Косники были.
— Косы продавали?
— Правильно-съ. Ну, а потомъ, хоть товаръ этотъ, прямо надо сказать, темный и прибыльный, и не сразу тутъ дойдешь до пониманія, восемь гривенъ коса аль два съ полтиной, — пришлось оставить.
— Отчего же?
— Результату нѣту настоящаго.
Онъ помолчалъ и злорадно добавилъ:
— Теперича господа коммерцію полюбили; господину земскому предсѣдателю тоже желается барышокъ себѣ имѣть.
— Да вѣдь это не въ пользу предсѣдателя идетъ.
— Понимаемъ тоже…
— Такъ вы и бросили торговлю?
— Ну, нѣтъ, — безъ дѣла нельзя-съ. Винную лавку содержимъ, черную…
— А въ монастырѣ-то вы часто бываете?
— Да, какъ теперича я недалеко живу. А вы къ чему же это? Про усердіе-то?
Одъ сдвинулъ брови и заговорилъ строго:
линая бородка его изобличала «кацапа», человека благочестивого, подозрительного и очень любопытного. Очень зорко осмотрев меня, он прикрыл глаза, полежал минуту молча и спросил:
— Из дальних, позвольте спросить?
Я сказал.
— Та-ак. По торговой части или, может, в услужении у кого?
— Нет.
— Значит, капитал свой имеете?
— А что?
Сожитель мой поднял брови, искоса глянул на меня и закашлялся.
— О-ох… — простонал он, тяжело повертываясь на бок.
— Вы нездоровы?
— Болезни не замечаю, а слабость большая во мне, особливо теперь. Очень без пищи ослабел я.
— Как без пищи?
Он тускло улыбнулся.
— А вы, что же, разве Бога ни за что почитаете? Святые отцы, к примеру, прямо на то указывают, чтоб не вкушать за эти дни пищи, особливо с четверга…
И опять прикрыл глаза.
— А вы — торгуете? — спросил я.
— Косники были.
— Косы продавали?
— Правильно-с. Ну, а потом, хоть товар этот, прямо надо сказать, темный и прибыльный, и не сразу тут дойдешь до понимания, восемь гривен коса аль два с полтиной, — пришлось оставить.
— Отчего же?
— Результату нету настоящего.
Он помолчал и злорадно добавил:
— Теперича господа коммерцию полюбили; господину земскому председателю тоже желается барышок себе иметь.
— Да ведь это не в пользу председателя идет.
— Понимаем тоже…
— Так вы и бросили торговлю?
— Ну, нет, — без дела нельзя-с. Винную лавку содержим, черную…
— А в монастыре-то вы часто бываете?
— Да, как теперича я недалеко живу. А вы к чему же это? Про усердие-то?
Од сдвинул брови и заговорил строго:
