Теперь его пріѣзду очень обрадовались многочисленные пріятели, а такъ какъ, вдобавокъ, недавно кончили сборъ винограда, и былъ праздникъ, то въ Сарыкіоѣ проснулось внезапно „старинное гостепріимство“—добродѣтель чрезвычайно свирѣпая и опасная. Сначала мы сидѣли подъ акаціями у Рышкана, пили бѣлое вино и горьковатый пеленокъ. Потомъ насъ повели по избамъ. Въ домахъ подносили вино, пироги и рыбу. Хозяйки кланялись, хозяева угощали и обижались отказами. Потомъ хозяева присоединялись къ намъ, и точно лавина, выростающая на пути, вся наша компанія перекатывалась дальше. Въ избахъ стоялъ только нестройный веселый гулъ, чавканіе, отрывочныя и мало понятныя рѣчи. На улицахъ сторожили нашъ выходъ, во дворахъ впередъ ставили самовары… Отъ этого гостепріимства я скоро почувствовалъ что-то похожее на предсмертную тоску и, узнавъ отъ доктора, что эта процедура едва ли можетъ закончиться ранѣе слѣдующаго утра, запросилъ пощады. Жизнь какъ-то сразу потеряла въ моихъ глазахъ всю свою цѣну, и даже чудесная рамка Сарыкіоя, съ синимъ лиманомъ и жемчужною цѣпью горъ на другой сторонѣ—опостылѣла до послѣдней степени. Мнѣ казалось, что на каждой горѣ закипаетъ по самовару, а отъ лимана пахло ухой и яичницей.
Сарыкіойцы сначала немного обидѣлись и даже начинали слегка шумѣть… Но докторъ рѣшительно стукнулъ кулакомъ по столу,—и они уступили. Было извѣстно, что онъ не чтитъ многихъ священныхъ обычаевъ, и ему это прощалось…
— Ну счастливо, господинъ,—говорили мнѣ сарыкіойцы, гурьбой провожая насъ къ повозкѣ.—Поѣдете въ Рассею,—скажите „нашимъ“, какъ мы тутъ живемъ.
— Вотъ наша церква… видѣли?
— Двѣ церквы у насъ. Бѣлокриницкая и безпопская.
— Не безпопская. Говори: бѣглаго священства. Безпопская на турецкой магалѣ, у Тульчѣ…
— Все одно—нѣтъ попа, такъ безпопская.
— Сбѣжалъ!—насмѣшливо замѣтилъ кто-то, но другой, пополитичнѣе, тотчасъ же прибавилъ, прекращая готовый возникнуть между двумя „вѣрами“ споръ:
— Звонъ имѣемъ. Жалко, не остались до завтра,—звона нашего не слышали.
— При турчинѣ, и то звонъ имѣли. На Ду̀наѣ слободно.
— Намъ и турчинъ ничего! Жили, слава Богу, и при турчинѣ.
— Что жалиться! И раму̀нъ тоже ничего. Подати ты ему заплатилъ, остальное либеръ… Конститунцыя!
