кой пыли и колыхаясь, ѣхалъ узкимъ проселкомъ, молодые люди пронеслись мимо него и спѣшились впереди, привязавъ лошадей у плетня. Двое изъ нихъ пошли навстрѣчу, чтобы помочь дамамъ, а Петръ стоялъ, опершись на луку сѣдла и, по обыкновенію, склонивъ голову, прислушивался, стараясь по возможности опредѣлить свое положеніе въ незнакомомъ мѣстѣ.
Для него этотъ свѣтлый осенній день былъ темною ночью, только оживленною яркими звуками дня. Онъ слышалъ на дорогѣ шуршаніе приближающейся кареты и веселыя шутки встрѣчавшей ее молодежи. Около него лошади, звеня стальными наборами уздечекъ, тянули головы за плетень, къ высокому бурьяну огорода… Гдѣ-то, недалеко, вѣроятно надъ грядами, слышалась тихая пѣсня, лѣниво и задумчиво вѣявшая по легкому вѣтру. Шелестѣли листья сада, гдѣ-то скрипѣлъ аистъ, слышалось хлопанье крыльевъ и крикъ какъ будто внезапно о чемъ-то вспомнившаго пѣтуха, легкій визгъ „журавля“ надъ колодцемъ,—во всемъ этомъ сказывалась близость деревенскаго рабочаго дня.
И дѣйствительно, они остановились у плетня крайняго сада… Изъ болѣе отдаленныхъ звуковъ господствующимъ былъ размѣренный звонъ монастырскаго колокола, высокій и тонкій. По звуку ли этого колокола, по тому ли, какъ тянулъ вѣтеръ, или еще по какимъ-то, можетъ быть, и ему самому неизвѣстнымъ, признакамъ, Петръ чувствовалъ, что гдѣ-то въ той сторонѣ, за монастыремъ, мѣстность внезапно обрывается, быть можетъ, надъ берегомъ рѣчки, за которой далеко раскинулась равнина съ неопредѣленными, трудно уловимыми звуками тихой жизни. Звуки эти долетали до него отрывочно и слабо, давая ему слуховое ощущеніе дали, въ которой мелькаетъ что-то затянутое, неясное, какъ для насъ мелькаютъ очертанія далей въ вечернемъ туманѣ…
Вѣтеръ шевелилъ прядь волосъ, свѣсившуюся изъ-подъ его шляпы, и тянулся мимо его уха, какъ протяжный звонъ эоловой арфы. Какія-то смутныя воспоминанія бродили въ его памяти; минуты изъ далекаго дѣтства, которыя воображеніе выхватывало изъ забвенія прошлаго, оживали въ видѣ вѣяній, прикосновеній и звуковъ… Ему казалось, что этотъ вѣтеръ, смѣшанный съ дальнимъ звономъ и обрывками пѣсни, говоритъ ему какую-то грустную старую сказку о прошломъ этой земли или о его собственномъ прошломъ, или о его будущемъ, неопредѣленномъ и темномъ.
Черезъ минуту подъѣхала коляска, всѣ вышли и, переступивъ черезъ перелазъ въ плетнѣ, пошли въ леваду. Здѣсь,
