Выліталы, гуркоталы,
Роскоши шукалы…
Смягченный разстояніемъ, молодой, сильный голосъ пѣлъ о любви, о счастіи, о просторѣ, и эти звуки неслись въ тишинѣ ночи, покрывая лѣнивый шопотъ сада…
Тамъ были счастливые люди, которые говорили объ яркой и полной жизни; она еще нѣсколько минутъ назадъ была съ ними, опьяненная мечтами объ этой жизни, въ которой ему не было мѣста. Она даже не замѣтила его ухода, а кто знаетъ, какими долгими показались ему эти минуты одинокаго горя…
Эти мысли прошли въ головѣ молодой дѣвушки, пока она ходила рядомъ съ Петромъ по аллеѣ. Никогда еще не было такъ трудно заговорить съ нимъ, овладѣть его настроеніемъ. Однако, она чувствовала, что ея присутствіе понемногу смягчаетъ его мрачное раздумье.
Дѣйствительно, его походка стала тише, лицо спокойнѣе. Онъ слышалъ рядомъ ея шаги, и понемногу острая душевная боль стихала, уступая мѣсто другому чувству. Онъ не отдавалъ себѣ отчета въ этомъ чувствѣ, но оно было ему знакомо, и онъ легко подчинялся его благотворному вліянію.
— Что съ тобой?—повторила она свой вопросъ.
— Ничего особеннаго,—отвѣтилъ онъ съ горечью.—Мнѣ только кажется, что я совсѣмъ лишній на свѣтѣ.
Пѣсня около дома на время смолкла, и черезъ минуту послышалась другая. Она доносилась чуть слышно; теперь студентъ пѣлъ старую „думу“, подражая тихому напѣву бандуристовъ. Иногда голосъ, казалось, совсѣмъ смолкалъ, воображеніемъ овладѣвала смутная мечта, и затѣмъ тихая мелодія опять пробивалась сквозь шорохъ листьевъ…
Петръ невольно остановился, прислушиваясь.
— Знаешь,—заговорилъ онъ грустно,—мнѣ кажется иногда, что старики правы, когда говорятъ, что на свѣтѣ становится съ годами все хуже. Въ старые годы было лучше даже слѣпымъ. Вмѣсто фортепіано, тогда бы я выучился играть на бандурѣ и ходилъ бы по городамъ и селамъ… Ко мнѣ собирались бы толпы людей, и я пѣлъ бы имъ о дѣлахъ ихъ отцовъ, о подвигахъ и славѣ. Тогда и я былъ бы чѣмъ-нибудь въ жизни. А теперь? Даже этотъ кадетикъ съ такимъ рѣзкимъ голосомъ, и тотъ,—ты слышала?—говоритъ: жениться и командовать частью. Надъ нимъ смѣялись, а я… а мнѣ даже и это недоступно.
Голубые глаза дѣвушки широко открылись отъ испуга, и въ нихъ сверкнула слеза.
— Это ты наслушался рѣчей молодого Ставрученка,—ска-
