какой-то холодъ. Кровь отлила къ сердцу, а на лицѣ она сама ощутила внезапную блѣдность. Ей представилось на мгновеніе, что она уже тамъ, въ этомъ далекомъ мірѣ, а онъ сидитъ вотъ здѣсь одинъ, съ опущенною головой, или нѣтъ… Онъ тамъ, на холмикѣ, надъ рѣчкой, этотъ слѣпой мальчикъ, надъ которымъ она плакала въ тотъ вечеръ…
И ей стало страшно. Ей показалось, что кто-то готовится вынуть ножъ изъ ея давнишней раны.
Она вспомнила долгіе взгляды Максима. Такъ вотъ что значили эти молчаливые взгляды! Онъ лучше ея самой зналъ ея настроеніе, онъ угадалъ, что въ ея сердцѣ возможна еще борьба и выборъ, что она въ себѣ не увѣрена… Но нѣтъ,—онъ ошибается! Она знаетъ свой первый шагъ, а тамъ она посмотритъ, что можно будетъ взять у жизни еще…
Она вздохнула трудно и тяжело, какъ бы переводя дыханіе послѣ тяжелой работы, и оглянулась кругомъ. Она не могла бы сказать, долго ли длилось молчаніе, давно ли смолкъ студентъ, говорилъ ли онъ еще что-нибудь… Она посмотрѣла туда, гдѣ за минуту сидѣлъ Петръ…
Его не было на прежнемъ мѣстѣ.
Тогда, спокойно сложивъ работу, она тоже поднялась.
— Извините, господа,—сказала она, обращаясь къ гостямъ.—Я васъ на время оставлю однихъ.
И она пошла вдоль темной аллеи.
Этотъ вечеръ былъ исполненъ тревоги не для одной Эвелины. На поворотѣ аллеи, гдѣ стояла скамейка, дѣвушка услыхала взволнованные голоса. Максимъ разговаривалъ съ сестрой.
— Да, о ней я думалъ въ этомъ слѵчаѣ не менѣе, чѣмъ о немъ,—говорилъ старикъ сурово.—Подумай, вѣдь она еще ребенокъ, не знающій жизни! Я не хочу вѣрить, что ты желала бы воспользоваться невѣдѣніемъ ребенка.
Въ голосѣ Анны Михайловны, когда она отвѣтила, слышались слезы.
— А что же, Максъ, если… если она… Что же будетъ тогда съ моимъ мальчикомъ?
— Будь, что будетъ!—твердо и угрюмо отвѣтилъ старый солдатъ.—Тогда посмотримъ; во всякомъ случаѣ, на немъ не должно тяготѣть сознаніе чужой, испорченной жизни… Да и на нашей совѣсти тоже… Подумай объ этомъ, Аня,—добавилъ онъ мягче.
Старикъ взялъ руку сестры и нѣжно поцѣловалъ ее. Анна Михайловна склонила голову.
