ступило время, когда старый наставникъ рѣшился разорвать этотъ кругъ, отворить дверь теплицы, чтобы въ нее могла ворваться свѣжая струя наружнаго воздуха.
Для перваго случая онъ пригласилъ къ себѣ стараго товарища, который жилъ верстахъ въ 70-ти отъ усадьбы Попельскихъ. Максимъ иногда бывалъ у него и прежде, но теперь онъ зналъ, что у Ставрученки гоститъ пріѣзжая молодежь, и написалъ ему письмо, приглашая всю компанію. Приглашеніе это было охотно принято. Старики были связаны давнею дружбой, а молодежь помнила довольно громкое нѣкогда ими Максима Яценка, съ которымъ связывались извѣстныя традиціи. Одинъ изъ сыновей Ставрученка былъ студентъ кіевскаго университета по модному тогда филологическому факультету. Другой изучалъ музыку въ петербургской консерваторіи. Съ ними пріѣхалъ еще юный кадетъ, сынъ одного изъ ближайшихъ помѣщиковъ.
Ставрученко былъ крѣпкій старикъ, сѣдой, съ длинными казацкими усами и въ широкихъ казацкихъ шароварахъ. Онъ носилъ кисетъ съ табакомъ и трубку привязанными у пояса, говорилъ не иначе, какъ по-малорусски, и рядомъ съ двумя сыновьями, одѣтыми въ бѣлыя свитки и расшитыя малороссійскія сорочки, очень напоминалъ гоголевскаго Бульбу съ сыновьями. Однако, въ немъ не было и слѣдовъ романтизма, отличавшаго гоголевскаго героя. Наоборотъ, онъ былъ отличный практикъ-помѣщикъ, всю жизнь превосходно ладившій съ крѣпостными отношеніями, а теперь, когда эта „неволя“ была уничтожена, сумѣвшій хорошо приноровиться и къ новымъ условіямъ. Онъ зналъ народъ, какъ знали его помѣщики, т. е. онъ зналъ каждаго мужика своей деревни, и у каждаго мужика зналъ каждую корову и чуть не каждый лишній карбованецъ въ мужицкой мошнѣ.
За то, если онъ и не дрался съ своими сыновьями на кулачки, какъ Бульба, то все же между ними происходили постоянныя и очень свирѣпыя стычки, которыя не ограничивались ни временемъ, ни мѣстомъ. Всюду, дома и въ гостяхъ, по самому ничтожному поводу между старикомъ и молодежью вспыхивали нескончаемые споры. Начиналось обыкновенно съ того, что старикъ, посмѣиваясь, дразнилъ „идеальныхъ паничей“; тѣ горячились, старикъ тоже разгорячался, и тогда подымался самый невообразимый галдежъ, въ которомъ обѣимъ сторонамъ доставалось не на шутку.
Это было отраженіе извѣстной розни „отцовъ и дѣтей“;
