тихо тронула его волосы, погладила его голову и затѣмъ, съ мягкою настойчивостью матери, которая успокаиваетъ наказаннаго ребенка, приподняла его голову и стала вытирать платкомъ заплаканные глаза.
— Ну, ну, перестань же!—заговорила она тономъ взрослой женщины.—Я давно не сержусь. Я вижу, ты жалѣешь, что напугалъ меня…
— Я не хотѣлъ напугать тебя,—отвѣтилъ онъ, глубоко вздыхая, чтобы подавить нервные приступы.
— Хорошо, хорошо! Я не сержусь!.. Ты вѣдь больше не будешь.—Она приподняла его съ земли и старалась усадить рядомъ съ собою.
Онъ повиновался. Теперь онъ сидѣлъ, какъ прежде, лицомъ къ сторонѣ заката, и когда дѣвочка опять взглянула на это лицо, освѣщенное красноватыми лучами, оно опять показалось ей страннымъ. Въ глазахъ мальчика еще стояли слезы, но глаза эти были по прежнему неподвижны; черты лица то и дѣло передергивались отъ нервныхъ спазмовъ, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, въ нихъ виднѣлось недѣтское, глубокое и тяжелое горе.
— А, всетаки, ты очень странный,—сказала она съ задумчивымъ участіемъ.
— Я не странный,—отвѣтилъ мальчикъ съ жалобною гримасой.—Нѣтъ, я не странный… Я… я—слѣпой!
— Слѣпо-ой?—протянула она нараспѣвъ, и голосъ ея дрогнулъ, какъ будто это грустное слово, тихо произнесенное мальчикомъ, нанесло неизгладимый ударъ въ ея маленькое женственное сердце.—Слѣпо-ой?—повторила она еще болѣе дрогнувшимъ голосомъ и, какъ будто ища защиты отъ охватившаго всю ее неодолимаго чувства жалости, она вдругъ обвила шею мальчика руками и прислонилась къ нему лицомъ.
Пораженная внезапностью печальнаго открытія, маленькая женщина не удержалась на высотѣ своей солидности и, превратившись вдругъ въ огорченнаго и безпомощнаго въ своемъ огорченіи ребенка, она, въ свою очередь, горько и неутѣшно заплакала.
Нѣсколько минутъ прошло въ молчаніи. Дѣвочка перестала плакать и только по временамъ еще всхлипывала, перемогаясь. Полными слезъ глазами она смотрѣла, какъ солнце, будто вращаясь въ раскаленной атмосферѣ заката, погружалось за темную черту горизонта. Мелькнулъ еще разъ золотой обрѣзъ огненнаго шара, потомъ
