рабочими, я слышалъ тѣ же разговоры; многіе вглядывались и видѣли: стоитъ на башнѣ и чего-то караулить среди ночныхъ тумановъ.
Вглядѣвшись, въ свою очередь, я различаю высокій контуръ, врѣзавшійся въ небо. Сильно подозрѣваю, что это труба завода, что и оказывается справедливымъ. Мои собесѣдники вспоминаютъ, что, дѣйствительно, въ этомъ мѣстѣ стоитъ всѣмъ хорошо знакомый заводъ. Легенда падаетъ.
Оказывается, что пароходъ еще постоитъ за темнотой; обрадованная и озябшая публика кидается опять въ каюты. Открываютъ буфетъ, заспанные лакеи бѣгаютъ съ чайниками и подносами. На палубѣ идетъ тихій говоръ, кое-гдѣ читаютъ молитвы и обсуждаютъ признаки пришествія антихриста… Одинъ изъ этихъ признаковъ имѣетъ чисто-мѣстный характеръ. Какой-то старикъ разсказываетъ слушателямъ, что въ Юрьевецъ пріѣхалъ нѣмецъ-остроумъ и склоняетъ на свою сторону народъ. Гришка съ завода продался уже за 25 рублей…
— Да, вѣдь, это его въ караульщики наняли, къ трубамъ, — объясняетъ кто-то изъ темноты.
— Въ караульщики!.. А крестъ да поясъ зачѣмъ приказалъ снять? Какъ это поймешь?
Это, дѣйствительно, понять трудно. Среди собесѣдниковъ водворяется молчаніе.
Черезъ нѣкоторое время я взглянулъ въ окно каюты: небо бѣлѣетъ, на немъ проступаютъ мглистыя очертанія тучъ, ползущихъ отъ сѣвера къ югу.
Часу въ четвертомъ мы сошли на берегъ и направились къ городу. Сѣрѣло, тучи не расходились. У пристаней грузными темными пятнами стояли пароходы. На нихъ не замѣтно было никакого движенія. Только нашъ начиналъ „шуровать“, выпускалъ клубы дыма и тяжело сопѣлъ, лѣниво собираясь въ ранній путь.
Берегъ былъ еще пустъ. Ночные сторожа одни смотрѣли на кучку невѣдомыхъ людей, проходившихъ вдоль береговыхъ улицъ… Смотрѣли они молчаливо, но съ какимъ-то утрюмымъ вниманіемъ. Они поставлены „для порядку“, а тутъ и въ природѣ готовится безпорядокъ, и невѣдомые люди ни вѣсть зачѣмъ спозаранку пробираются въ мирный и ни въ чемъ неповинный городъ.
— Дозвольте спросить, — обратился одинъ изъ стражей къ кучкѣ молодыхъ господъ, проходившихъ впереди меня, —
