еще—дѣло зимнее. Гляжу: старуха свѣтецъ засвѣчаетъ, потомъ молиться хочетъ образамъ. Образа-те хорошіе, крашо̀ные. Ну, думаю, и мнѣ пора; помолюсь, дай-ка, и я, да лошадь пойду снаряжать. Лѣзу тихонько съ полатей, сталъ за ей, давай себѣ креститьця. Какъ тутъ она обернись. Увидѣла меня и руками замахала: „Ты,—говоритъ,—что это дѣлаешь?“—„А что, молъ,—молитьця, было, похотѣлъ“.—„Погоди“, говоритъ.—„Чего годить?—самая пора“.—„Погоди, молъ, послѣ“. Ну, послѣ, дакъ и послѣ, опять я полѣзъ на полати. Отмолилась она, свѣчки погасила, убрала; гляжу опять: малое время погодя, старче съ печки лѣзетъ, свою икону тащитъ на божницю, свою и свѣчку зажигатъ. Я опять съ полатей. Думаю, теперь и мнѣ можно. Только нацѣлился лобъ перекрестить, старичишка меня за руку лапъ! „Ты што это?“—„На вотъ!.. да я, молъ, было молитьця цѣлился“.—„Погоди,—говоритъ,—не годится тебѣ“. Вотъ оказія! Опять, видно, на полати лѣзть. Ну, чего будетъ!.. Тутъ опять молодица слѣзатъ, съ молодымъ хозяиномъ въ боковушкѣ свѣчку затеплили. У тѣхъ иконъ нѣту,—одно распятьё. Я живымъ духомъ къ нимъ, опять себѣ нацѣливаюсь. Давай, думаю, хоть на распятьё помолюсь.
— Ну, до̀пустили, что-ль?—спросилъ одинъ изъ заинтересованныхъ слушателей, видя, что разсказчикъ остановился.
— Нѣ! Што вы думаете?—и тутъ не до̀пустили! Отмолились сами, потомъ зовутъ: теперь, говорятъ, иди, молись себѣ. Взошелъ я въ боковушку, а тамъ голыя стѣны. Они и распятьё-то уволокли… Ахъ ты, шутъ васъ задави! Что мнѣ тутъ съ вами грѣшить, думаю себѣ, Не надо! Я лучше, коли такъ, дорогой поѣду, на солнушко Господне помолюсь.
— Три вѣры въ одны̀мъ дому!—замѣтилъ солдатъ.
— Три и есть. Обѣдать время пришло. Ну, посадили меня, добраго молодця, честь-честью. Опять старики съ дочкой вмѣстѣ, намъ съ молодымъ хозяиномъ на особицю, да еще, слышь, обоимъ чашки-те разныя. Тутъ ужъ мнѣ за бѣду стало. Ахъ вы, говорю, такіе не эдакіе. Вы не то што меня бракуете, вы и своего-то мужика бракуете. „А потому,—старуха баетъ,—и бракуемъ, што онъ по Русѣ ходитъ, съ вашимъ братомъ, со всякимъ поганымъ народомъ нахлебается“… Вотъ и поди ты, какъ они объ насъ понимаютъ!
— Д-да,—подтвердилъ хозяинъ воза, лежавшій уже съ руками, заложенными за голову.—Видишь ты, какѐ грозны живутъ… А сами-те, безстыдники! Тепериче у насъ, поблизу, въ деревнѣ два брата; одинъ, стало быть, въ солдаты ушелъ, другой его бабу къ себѣ взялъ. Это невѣстку-то, стало быть,
