вой откосъ стреноженную лошадь. Черезъ нѣсколько минутъ за шалашомъ закурился дымъ.
Тюлинъ, очевидно, пріучилъ свою публику къ терпѣнію.
Солнце давно спряталось за горами и лѣсами, надъ Ветлугой опустились сумерки, синія, теплыя, тихія. Нашъ огонекъ разгорался, дымъ подымался прямо кверху. Было какъ-то даже странно это спокойствіе воздуха, на-ряду съ торопливымъ и буйнымъ движеніемъ на рѣкѣ, которая все продолжала приплескивать. Съ того берега все неслись пѣсни, и мнѣ казалось, что я различаю фистулу Тюлина въ общей разноголосицѣ. На одномъ изъ недальнихъ холмовъ, одинъ за другимъ, вспыхивали огни сосѣдней деревеньки. Днемъ я не замѣчалъ ее,—такъ ея сѣрыя избы и темныя крыши сливались съ общими тонами пейзажа… Теперь она выступила красивой стайкой огоньковъ на темной верхушкѣ холма и кое-гдѣ четыреугольники крышъ вырѣзывались въ синевѣ неба.
Это—деревня Соловьиха. Мой новый знакомый, отъ нечего дѣлать, разсказалъ мнѣ нѣкоторыя небезынтересныя черты изъ жизни ея обитателей. Народъ въ Соловьихѣ живетъ предцріимчивый и гордый; въ окрестностяхъ соловьихинцы слывутъ „воришканами“. Случилось моему новому знакомому остановиться въ селѣ Благовѣщеніи, у дьячка. Дѣло было зимой, къ вечеру. Сидятъ за столомъ. Вдругъ кто-то стукъ-стукъ въ оконце. Выглянулъ дьячокъ: стоитъ за окномъ Иванъ Семеновъ, сосѣдъ старичокъ, и на ночлегъ просится. „Да что ты, чай тебѣ до дому всего съ версту?“—„Съ версту, молъ, съ версту, да мимо Соловьихи идти. Какъ бы опять къ пролуби не свели“.
Оказалось, что между этимъ старичкомъ и соловьихинцами установились совершенно своеобразныя отношенія. Какъ только старикъ разживется деньгами, такъ непремѣнно напьется на селѣ, а какъ напьется, такъ и начнетъ хвастать: имѣю у себя „катеньку“ въ карманѣ. Пойдетъ послѣ этого домой, его соловьихинцы и переймутъ на рѣкѣ, да прямо къ проруби.
— Хошь въ пролубь?
Ну, разумѣется, не хочетъ. Они и не неволятъ,—отдай только имъ „катеньку“. Онъ отдаетъ, дѣлать нечего. Они опять:
— Хошь въ пролубь?
— Не желаю, братцы.
— Такъ никому, гляди, не бай. Не скажешь, что ли?
— Не скажу!
— Заклянись!
— Чтобъ мнѣ, говоритъ, на симъ мѣстѣ провалиться, коли скажу единой душѣ.
