— Кличутъ. Смахать бы тебѣ, а? Живымъ бы духомъ.
Но вдругъ онъ насторожился, повернулся и ожилъ. На берегу, не смотря на сумерки, можно было разглядѣть красныя рубахи. Это артельщики звали Тюлина и, кажется, самымъ заманчивымъ образомъ махали руками.
— Зовутъ, вѣдь?—радостно сказалъ онъ, вопросительно глядя на меня.
— Разумѣется, зовутъ. Опять побьютъ, пожалуй…
— Нѣ, што ты, Богъ съ тобой. Не можетъ быть! Угостить меня артели желательно, вотъ што! На мировую, значитъ…
И Тюлинъ съ удивительною живостью кинулся къ берегу. Связавъ зачѣмъ-то двѣ лодки,—носъ къ кормѣ,—онъ сѣлъ въ переднюю и быстро отпихнулся отъ берега, не оставивъ на этой сторонѣ ни одной
Я понялъ эту невинную хитрость, когда услышалъ въ сумеркахъ скрипъ воза, съѣзжавшаго съ горы. Возъ неторопливо подъѣхалъ къ рѣкѣ. Лошадь фыркнула нѣсколько разъ и, откинувъ уши, уставилась съ удивленнымъ видомъ на измѣнившуюся до неузнаваемости смиренницу Ветлугу.
Отъ воза отдѣлился мужикъ, подошелъ къ самой водѣ, посмотрѣлъ, почесался и обратился ко мнѣ:
— Перевозчикъ гдѣ?
— Вонъ…—указалъ я на свѣтлую полоску, взрѣзавшую темную поверхность рѣки уже на срединѣ.
Онъ вглядѣлся туда, опять помоталъ головой, прислушался къ пѣснямъ васюхинцевъ и сталъ поворачивать возъ:
— И подлый же мужичекъ здѣшній перевозчикъ живетъ,—сказалъ онъ, впрочемъ, довольно спокойно.—Гляди, вѣдь и лодки всѣ уволокъ… Всю ночь его теперь оттеда не достанешь.
Отведя лошадь, онъ подошелъ ко мнѣ и поклонился.
— Проходящіе будете?
— Проходящій.
— Не съ озера ли?
— Съ озера.
— Такъ. Много теперича народу идетъ. Завтра, что-есть, и то еще пойдутъ… Эхъ, какъ рѣка-то пылитъ, бѣды̀! Ежели, теперь, намъ съ вами на паромъ… да нѣтъ, не управиться… Ночевать, видно. А вы не къ пароходу ли?
— Къ пароходу.
— Ну, на зарѣ, раньше не будетъ. Ночевать, видно, и вамъ.
Онъ поставилъ за шалашомъ телѣгу и пустилъ на берего-
