— Что, приплескиватъ?
— Бѣды̀!—отвѣтилъ Тюлинъ.—Чай, самъ видишь.
— А плотишки у меня поняла̀ ужъ?
— Подхватыватъ, да еще не подъ силу. А, гляди, подыметъ. Лодку у меня даве слизнула,—въ силу, въ силу бѣгомъ догналъ за перелѣскомъ…
— Ну?
— То-то. Вишь, вымокъ весь до нитки.
— Ахъ ты!—отчаянно сказалъ купецъ, ударивъ себя по бедру свободною рукой.—Не оглянешься,—плоты у меня размечетъ. Что убытку-то, что убытку! Ну, и подлецъ народъ у насъ живетъ!—обратился онъ ко мнѣ.
— Чего бы я напрасно лаялъ православныхъ,—заступился за своихъ Тюлинъ.—Чай, у васъ ряда была…
— Была.
— На песокъ возить?
— То-то, на песокъ.
— Ну-къ на пескѣ и есть, не въ другимъ мѣстѣ.
— Да, вѣдь, подлецы вы этакіе, рѣка песокъ-то ужъ покрываетъ!
— Какъ не покрыть,—покроетъ. Къ утру, что есть, слѣду не оставитъ.
— Вотъ видишь! А имъ бы, подлецамъ, только пѣсни горланить. Ишь орутъ! Имъ горюшка мало, что хозяину убытокъ…
Оба смолкли. Съ того берега, съ вырубки, отъ новаго домика неслись нестройныя пѣсни. Это артель васюхинцевъ куражилась надъ мелкимъ лѣсоторговцемъ-хозяиномъ. Вчера у нихъ былъ разсчетъ, при чемъ Ивахинъ обсчиталъ ихъ рублей на двадцать. Сегодня Ветлуга заступилась за своихъ дѣтокъ и взыграла на руку артели. Теперь хозяинъ униженно кланялся, а артель не ломила шапокъ и куражилась.
— Ни за сто рублевъ! Узнаешь, какъ жить съ артелью! Мы тя научимъ…
Рѣка прибывала. Ивахинъ струсилъ. Кинувшись въ село, онъ наскоро добылъ четверть и поклонился артели. Онъ не ставилъ при этомъ никакихъ условій, не упоминалъ о плотахъ, а только кланялся и умолялъ, чтобъ артель не попомнила на немъ своей обиды и согласилась испить „даровую“.
— Да ты, такой-сякой, не финти,—говорили артельщики.—Не заманишь!
— Ни за сто рублевъ не полѣземъ въ рѣку.
—Пущай она, матушка, порѣзвится, да поиграетъ на своей волюшкѣ.
