глазами. Тюлинъ суетъ шестъ въ воду и ободряетъ сына: „Держи, Иванко, не зѣвай мотри“. На мое прѣдложѣние—замѣнить мальчика у руля—онъ совершенно не обращаетъ вниманія. Очевидно, они полагаются другъ на друга.
Паромъ начинаетъ какъ-то вздрагивать… Вдругъ шестъ Тюлина касается дна. Небольшой „огрудокъ“ даетъ возможность „пихаться“ на разстояніи десятка саженъ.
— Вались на перевалъ, Иванко, вали-ѝсь на перевалъ!—быстро, сдавленнымъ голосомъ командуетъ Тюлинъ, ложась плечомъ на круглую головку шеста.
Иванко, упираясь ногами, тянетъ руль на себя. Паромъ дѣлаетъ оборотъ, но вдругъ рулевое весло взмахиваетъ въ воздухѣ, и Иванко падаетъ на дно. Судно „рыскнуло“, но черезъ секунду Иванко, со страхомъ глядя на отца, сидитъ на мѣстѣ.
— Крѣпѝ!—командуетъ Тюлинъ.
Иванко завязываетъ руль бичевкой, паромъ окончательно „ложится на перевалъ“, мы налегаемъ на весла. Тюлинъ могучимъ толчкомъ подаетъ паромъ на перерѣзъ теченію, и черезъ нѣсколько мгновеній мы ясно чувствуемъ ослабѣвшій напоръ воды. Паромъ „ходомъ“ подается кверху.
Глаза Иванка сверкаютъ отъ восторга. Евстигнѣй смотритъ на Тюлина съ видимымъ уваженіемъ.
— Эхъ, парень,—говоритъ онъ, мотая головой,—кабы на тебя да не винище,—цѣны бы не было. Винище тебя обманыватъ…
Но глаза Тюлина опять потухли, и весь онъ размякъ.
— Греби, греби… Загребывай, проходящій, поглубже, не спи!—говоритъ онъ лѣниво, а самъ вяло тычетъ шестомъ, съ разстановкой и съ прежнимъ уныло-апатичнымъ видомъ. По ходу парома мы чувствуемъ, что теперь его шестъ мало помогаетъ нашимъ весламъ. Критическая минута, когда Тюлинъ былъ на высотѣ своего признаннаго перевозническаго таланта, миновала, и искра въ глазахъ Тюлина угасла вмѣстѣ съ опасностью.
Около двухъ часовъ поднимались мы, всетаки, кверху, а если бы Тюлинъ не воспользовался послѣднимъ „огрудкомъ“, паромъ унесло бы на узкій прямой плесъ, и его не достать бы оттуда въ двое сутокъ. Такъ какъ пристать въ обычномъ мѣстѣ было невозможно,—мостки давно затопило,—то Тюлинъ пристаетъ къ глинистому крутояру, зачаливая за ветлы. Начинается спускъ телѣги. Мы съ Евстигнѣемъ хлопочемъ около этого дѣла. Тюлинъ равнодушно смотритъ на наши хлопоты, а баба, давно истратившая на вѣтеръ всѣ негодующія слова,
