Ветлуга, очевидно, взыграла. Нѣсколько дней назадъ шли сильные дожди: теперь изъ лѣсныхъ дебрей выкатился па̀водокъ, и вотъ рѣка вздулась, заливая свои веселые зеленые берега. Рѣзвыя струи бѣжали, толкались, кружились, свертывались воронками, развивались опять и опять бѣжали дальше, отчего по всей рѣкѣ въ перегонку неслись клочья желтовато-бѣлой пѣны. По берегамъ зеленый лопухъ, схваченный водою, тянулся изъ нея, тревожно размахивая не потонувшими еще верхушками, между тѣмъ какъ въ нѣсколькихъ шагахъ, на большой глубинѣ, и лопухъ, и мать-мачиха, и вся зеленая братія стояли уже безропотно и тихо… Молодой ивнякъ, съ зелеными нависшими вѣтвями, вздрагивалъ отъ ударовъ зыби.
На томъ берегу весело кудрявились ракиты, молодой дубнячокъ и ветлы. За ними темныя ели рисовались зубчатою чертой; далѣе высились красивые осокори и величавыя сосны. Въ одномъ мѣстѣ, на вырубкѣ, бѣлѣли клади досокъ, свѣжія бревна и срубы, а въ нѣсколькихъ саженяхъ отъ нихъ торчала изъ воды верхушка затонувшихъ перевозныхъ мостковъ… И весь этотъ мирный пейзажъ на моихъ глазахъ какъ будто оживалъ, переполняясь шорохомъ, плескомъ и звономъ буйной рѣки. Плескались шаловливыя струи на стрежнѣ, звенѣла зыбь, ударяя въ борта старой лодки, а шорохъ стоялъ по всей рѣкѣ отъ лопавшихся то и дѣло пушистыхъ клочьевъ пѣны, или, какъ ее называютъ на Ветлугѣ, рѣчного „цвѣту“.
И казалось мнѣ, что все это когда-то я уже видѣлъ, что все это такое родное, близкое, знакомое: рѣка съ кудрявыми берегами, и простая сельская церковка надъ кручей, и шалашъ, даже приглашеніе къ пожертвованію на „колоколо господне“, такими наивными каракулями глядѣвшее со столба…
Все это было когда-то,
Но только не помню когда…[1]
— Гляжу я, братецъ, вовсе тебя заплескиваетъ рѣка-те. Этто домой ходилъ. Иду назадъ, а самъ думаю: чай, проходящаго-те у меня поняла̀ ужъ Ветлуга. Крѣпко же спалъ ты, добрый человѣкъ!
Говоритъ сидящій у шалаша, на скамеечкѣ, мужикъ среднихъ лѣтъ, и звуки его голоса тоже мнѣ какъ-то пріятно знакомы. Голосъ басистый, грудной, немного осипшій, будто съ сильнаго похмѣлья, но въ немъ слышатся ноты такія же непосредственныя и наивныя, какъ и эта церковь, и этотъ столбъ, и на столбѣ надпись.
- ↑ Строки из стихотворения А. К. Толстого «По гребле неровной и тряской…»
