плакали и, сплетаясь чудною вереницей, неслись вверхъ, къ самому звѣздному небу. И звѣзды вспыхивали ярче, разгорались, и звуки дрожали и лились, и вновь припадали къ землѣ съ любовною лаской…
Большой басъ громко вскрикивалъ и кидалъ властные, могучіе тоны, оглашавиіе небо и землю: „Христосъ воскресе!“
И два тенора, вздрагивая отъ поочередныхъ ударовъ желѣзныхъ сердецъ, подпѣвали ему радостно и звонко: „Христосъ воскресе!“
А два самые маленькіе дисканта, точно торопясь, чтобы не отстать, вплетались между большихъ и радостно, точно малые ребята, пѣли вперегонку: „Христосъ воскресе!“
И казалось, старая колокольня дрожитъ и колеблется, и вѣтеръ, обвѣвающій лицо звонаря, трепещетъ могучими крыльями и вторитъ: „Христосъ воскресе!“
И старое сердце забыло про жизнь, полную заботъ и обиды… Забылъ старый звонарь, что жизнь для него сомкнулась въ угрюмую и тѣсную вышку, что онъ въ мірѣ одинъ, какъ старый пень, разбитый злою непогодой… Онъ слушаетъ, какъ эти звуки поютъ и плачутъ, летятъ къ горнему небу и припадаютъ къ бѣдной землѣ, и кажется ему, что онъ окруженъ сыновьями и внуками, что это ихъ радостные голоса, голоса большихъ и малыхъ, сливаются въ одинъ хоръ и поютъ ему про счастіе и радость, которыхъ онъ не видалъ въ своей жизни… И дергаетъ веревки старый звонарь, и слезы бѣгутъ но лицу, и сердце усиленно бьется иллюзіей счастья…
А внизу люди слушали и говорили другъ другу, что никогда еще не звонилъ такъ чудно старый Михеичъ…
Но вдругъ большой колоколъ неувѣренно дрогнулъ и смолкъ… Смущенные подголоски прозвепѣли неоконченною трелью и тоже оборвали ее, какъ будто вслушиваясь въ печально-гудящую долгую ноту, которая дрожитъ и льется, и плачетъ, постепенно стихая въ воздухѣ…
Старый звонарь изнеможенно опустился на скамейку, и двѣ послѣднія слезы тихо катятся но блѣднымъ щекамъ.
Эй, посылайте на смѣну! Старый звонарь отзвонилъ…
- 1885 г.
