Плечи отъ постояннаго упора костылей поднялись, туловище приняло квадратную форму. Странная наружность, угрюмо сдвинутыя брови, стукъ костылей и клубы табачнаго дыма, которыми онъ постоянно окружалъ себя, не выпуская изо рта трубки,—все это пугало постороннихъ, и только близкіе къ инвалиду люди знали, что въ изрубленномъ тѣлѣ бьется горячее и доброе сердце, а въ большой квадратной головѣ, покрытой щетиной густыхъ волосъ, работаетъ неугомонная мысль.
Но даже и близкіе люди не знали, надъ какимъ вопросомъ работала эта мысль въ то время. Они видѣли только, что дядя Максимъ, окруженный синимъ дымомъ, просиживаетъ по временамъ цѣлые часы неподвижно, съ отуманеннымъ взглядомъ и угрюмо сдвинутыми густыми бровями. Между тѣмъ, изувѣченный боецъ думалъ о томъ, что жизнь—борьба, и что въ ней нѣтъ мѣста для инвалидовъ. Ему приходило въ голову, что онъ навсегда выбылъ уже изъ рядовъ и теперь напрасно загружаетъ собою фурштатъ; ему казалось, что онъ рыцарь, выбитый изъ сѣдла жизнью и поверженный въ прахъ. Не малодушно ли извиваться въ пыли, подобно раздавленному червяку; не малодушно ли хвататься за стремя побѣдителя, вымаливая у него жалкіе остатки собственнаго существованія?
Пока дядя Максимъ съ холоднымъ мужествомъ обсуждалъ эту жгучую мысль, соображая и сопоставляя доводы за и противъ, передъ его глазами стало мелькать новое существо, которому судьба судила явиться на свѣтъ уже инвалидомъ. Сначала онъ не обращалъ вниманія на слѣпого ребенка, но потомъ странное сходство судьбы мальчика съ его собственною заинтересовало дядю Максима.
— Гм… да,—задумчиво сказалъ онъ однажды, искоса поглядывая на мальчишку,—этотъ малый тоже инвалидъ. Если сложить насъ обоихъ вмѣстѣ, пожалуй, вышелъ бы одинъ лядащій человѣчишко.
Съ тѣхъ поръ его взглядъ сталъ останавливаться на ребенкѣ все чаще и чаще.
Ребенокъ родился слѣпымъ. Кто виноватъ въ его несчастіи? Никто! Тутъ не только не было и тѣни чьей-либо „злой воли“, но даже самая причина несчастія скрыта гдѣ-то въ глубинѣ таинственныхъ и сложныхъ процессовъ жизни. А, между тѣмъ при всякомъ взглядѣ на слѣпого мальчика сердце матери сжималось отъ острой боли. Конечно, она страдала
