Однажды я засталъ Нестора Семеновича за педагогическимъ занятіемъ: онъ „училъ“ своего сынишку, блѣднаго бѣлокураго мальчика, лѣтъ двѣнадцати. Зажавъ голову его между колѣнъ, онъ мѣрно стегалъ его ременнымъ „шпандеромъ“, безъ всякой злобы, но весьма основательно. Окончивъ это дѣло, онъ сѣлъ на свою сѣдуху и принялся за работу, сказавъ сыну одно только слово:
— Помни!
Окалось, что Сенька вчера вечеромъ вернулся „съ бѣговъ“. Несторъ Семеновичъ самъ „бѣгивалъ“ въ томъ-же возрастѣ и потому училъ сына безъ гнѣва, а по убѣжденію, что это „помогаетъ“, точно прописывалъ лѣкарство.
Вообще, молодое поколѣніе въ ненастоящемъ городѣ склонно къ бродяжеству. Ненастоящее существованіе рождаетъ постоянное тяготѣніе куда-то вдаль. Куда?.. Для взрослыхъ — это невѣдомыя „прочія мѣста“. Для юношества — деревня, дальнія излучины рѣки, невѣдомыя чащи густыхъ лѣсовъ. Взрослыхъ тянетъ невѣдомое будущее, дѣтей — деревенское прошлое… Сенька исчезалъ такимъ образомъ много разъ, пропадалъ по недѣлѣ, пока его не находили охотники въ лѣсу или рыбаки надъ рѣкой, усталаго и голоднаго… И онъ опять начиналъ тянуть скучную городскую лямку.
Городская жизнь бѣдна впечатлѣніями. Въ праздничные дни, когда въ сумерки изъ двухъ стоящихъ рядомъ кабаковъ несутся на улицу пѣсни и пьяный говоръ, — слободская молодежь толчется тутъ-же, у перевоза. Паромъ, называемый по мѣстному шитикъ, то и дѣло шныряетъ отъ берега къ берегу, доставляя на вотскую сторону запоздавшихъ въ городѣ вотяковъ… Много пьяныхъ. Многіе, начавъ пить еще на базарной площади, заходятъ по пути во всѣ кабаки, пока не доберутся до послѣдняго, у перевоза. Больше уже выпить будетъ негдѣ до самой деревни, и пьяная воть раскошеливается напослѣдокъ.
Горожане говоритъ, что у себя, въ деревнѣ, вотякъ гордъ, и задѣвать его опасно. Въ городѣ онъ робокъ и безпомощенъ, какъ ребенокъ. Около пьяныхъ то и дѣло шныряютъ, какъ мухи, малыши и подростки… Они звонко хохочутъ, вьются подъ ногами пьяныхъ, валятъ ихъ на землю, опять поднимаютъ. Подростки дружелюбно подхватываютъ опьянѣвшихъ подъ руки, ведутъ къ перевозу, провожаютъ лугами… И вдругъ изъ шумной толпы на шитикѣ или съ того берега раздается отчаянный вопль: „кара-улъ!“. Вотяки заплетающимися шагами бѣгутъ выручать своего. Закипаетъ шумъ, за-
