— И вѣрно, милая… Лѣто у меня праздникъ, — говоритъ бабка. — Дастъ Господь до лѣта дожить, а тамъ у меня день годъ кормить.
Лѣтомъ, когда начинаютъ наливаться хлѣба, бабка быстро поднимается въ общественномъ мнѣніи. Кредитъ ея возростаетъ, въ избѣ чисто прибрано, мужъ дома въ настоящемъ видѣ, и оба, хотя и въ долгъ, но все же сыты. По воскресеньямъ съ базара или изъ церкви къ бабкѣ заявляются вотяки, степенные и серьезные, и ведутъ съ нею дѣловые разговоры. Происходитъ ряда на лѣтнія работы, при чемъ бабка ведетъ переговоры за себя, за мужа и еще кое за кого изъ слобожанъ.
Ряда кончена, получены задатки и… они не пропиваются. Настроеніе дѣловое, покупаются серпы, горбуши, кое-что изъ платья. Затѣмъ являются вотяки въ телѣгахъ, и часть слободскаго населенія (правда, небольшая) подъ предводительствомъ бабки отправляется „въ вотяки“, на поля, на нивы, на покосы… Бабкина изба и еще двѣ-три стоять заколоченныя.
— Ну, теперь поправится бабка… — говорятъ въ слободкѣ.
— Счастье людямъ, — вздыхаетъ супруга Нестора Семеновича, съ ненавистью глядя на колыбельку съ груднымъ ребенкомъ, облѣпленнымъ мухами…
И ей вспоминается, вѣроятно, прежнее время, ночлеги въ полѣ, тихія зори, тяжелая работа днемъ, вкусная вотская брага, сытные вотскіе ужины у костровъ и ночныя молодыя пѣсни…
Послѣ жнивья, въ какой-нибудь осенній день, Варварка бомбой влетаетъ въ слободку, веселая, говорливая, пьяная. Мужъ у нея одѣтъ въ новую желтую рубаху и важно ходить по сосѣдямъ. Бабка тоже всюду желанная гостья: она разсчитывается съ мелкими долгами, принимаетъ давно заказанные чирки, которые оказываются готовы какъ разъ къ ея возврату, покупаетъ обновы. На бабкиной улицѣ праздиикъ.
А къ зимѣ опять тянется по старому это выскочившее изъ колеи существованіе, съ неуловимыми такими средствами.
Свищетъ зимній вѣтеръ въ холодной трубѣ, напѣвая иронически о далекихъ мечтахъ жаркаго, веселаго и сытаго лѣта „въ вотякахъ“. Холодны и непривѣтны длинные зимніе мѣсяцы въ „ненастоящемъ городѣ“.
Какъ-то позднимъ вечеромъ я пробирался по грязнымъ улицамъ слободки. Надь крышами стояла ущербленная луна, меланхолически золотившая пятна лужъ, отъ которыхь вся улица имѣла пестрый и живописный видъ.
