шали, и лицо его въ такія минуты могло бы служить моделью задумчивой мечты. Онъ спрашивалъ меня о тѣхъ мѣстахъ, гдѣ я жилъ, но мои разсказы его не удовлетворяли.
Несторъ Семеновичъ тоже готовилъ въ лицѣ мальчика-сына новаго чеботнаго. На мой вопросъ, почему онъ не отдастъ, его въ ученіе къ столяру или слесарямъ, Несторъ Семеновичъ отвѣчалъ неопредѣленно…
— Что ужъ! Какъ люди, такъ и мы. — И потомъ прибавилъ: — Вотъ, поглядите, зимой по санному пути навезутъ столовъ да тубаретокъ… Расписаны пукетами. А по̀ сорокъ копѣекъ и цѣна-то имъ…
— А всетаки столяръ Тимофей сколько зарабатываетъ!..
— Ну, Тимофей… Хорошо! Кинемся мы всѣ на подобіе Тимофея… Еще хуже сапога дѣло будетъ. Потому сапогъ носится… А столъ дѣло деревянное… Крѣпкое… Притомъ у насъ еще шапка…
Каждую осень чеботные, соединяясь небольшими группами, отправлялись „въ вотяки“, т.-е. разъѣзжали по деревнямъ и скупали за безцѣнокъ старые полушубки. Избы послѣ этого заваливались невѣроятнымъ овчиннымъ хламомъ, можетъ быть, отъ больныхъ; его вытряхивали, при чемъ дышать приходилось ѣдкой и вредной пылью, — затѣмъ кроили и принимались за шитье шапокъ. Работали сами чеботные, ихъ жены и дѣти, и на базарѣ появлялись вороха бараньихъ шапокъ съ суконными верхами. На эту работу слободка наваливалась опять вся, какъ но командѣ, въ то время, когда „ненастоящій“, городской давалецъ залѣзалъ на зиму въ валенки…
— За пятиалтынный со вшой вмѣстѣ продаемъ! — иронизировалъ Несторъ Семеновичъ. — Не для кого-нибудь… для во̀тина… живё-отъ!
Всякія попытки измѣнить что-нибудь въ этой традиціи, найти выходъ для себя лично, который не былъ бы общимъ для всѣхъ другихъ, — слободка встрѣчала если не враждой, то такой ироніей, которая прямо подавляла своимъ массовымъ единодушіемъ. Во всемъ городѣ была только одна сапожная вывѣска, и ту повѣсили не свои, а пріѣзжіе изъ города Нолинска. „Нолинчанамъ“ это прощалось, какъ чужимъ. Всѣ осталкные чеботные довольствовались тѣмъ, что наклеивали на оконныя стекла башмакъ или сапогъ изъ сахарной бумаги. Никто не долженъ считать себя лучше другого и выдвигаться изъ ряду. Однажды я присутствовалъ при любопытной сценѣ: нѣсколько сапожниковъ обвиняли товарища въ томъ, что онъ сталъ дѣлать обувь старательнѣе, чѣмъ это принято изстари.
— Ар-шавскіе сапожки шить сталъ… Не по-нашему!
