шломъ какой-нибудь проступокъ, который подлежалъ бы такому громкому и публичному разбирательству. Однако, отецъ, сидѣвшій на верхнихъ ступенькахъ, среди привилегированной публики, повидимому, находился въ самомъ благодушномъ настроеніи. Рядомъ съ отцомъ вилась струйка синяго дыма, что означало, что тутъ же находится полковникъ Дударевъ, военный докторъ. Немолодой, расположенный къ полнотѣ, очень молчаливый,—онъ пользовался во дворѣ репутаціей человѣка необыкновенно ученаго, а его молчаливость и безкорыстіе снискали ему общее уваженіе, къ которому примѣшивалась доля страха, какъ къ явленію, для средняго обывателя не вполнѣ понятному… Иногда, среди другихъ фантазій, мы любили воображать себя докторомъ Дударевымъ, и если я замѣчалъ, что братъ сидитъ на крыльцѣ или на скамейкѣ, съ вишневой палочкой въ зубахъ, медленно раздуваетъ щеки и тихо выпускаетъ воображаемый дымъ,—я зналъ, что его не слѣдуетъ тревожить. Кромѣ вишневой палочки, требовалось еще особеннымъ образомъ наморщить лобъ, отчего глаза сами собой немного тускнѣли, становились задумчивы и какъ будто печальны. А затѣмъ уже можно было сидѣть на солнцѣ, затягиваться воображаемымъ дымомъ изъ вишневой вѣтки и думать что-то такое особенное, что, вѣроятно, думалъ про себя добрый и умный докторъ, молча подававшій помощь больнымъ и молча сидѣвшій съ трубкой въ свободное время. Какія это собственно были мысли, сказать трудно; прежде всего онѣ были важны и печальны, а затѣмъ, вѣроятно, все-таки довольно пріятны, судя по тому, что имъ можно было предаваться по долгу…
Кромѣ отца и доктора, среди другихъ лицъ,—мнѣ бросилось въ глаза красивое и выразительное лицо моей матери. Она стояла въ бѣломъ передникѣ, съ навернутыми рукавами, очевидно, только что оторванная отъ вѣчныхъ заботъ по хозяйству. Насъ у нея было шестеро, и на ея лицѣ ясно виднѣлось сомнѣніе: стоило ли выходить сюда въ самый разгаръ хлопотливаго дня. Однако, скептическая улыбка видимо сплывала съ ея красиваго лица, и въ синихъ глазахъ уже мелькало какое-то испуганное сожалѣніе, обращенное къ предмету, стоявшему среди толпы, у крыльца…
Это была небольшая, почти игрушечная телѣга, въ которой какъ-то странно,—странно почти до болѣзненнаго ощущенія отъ этого зрѣлища,—помѣщался человѣкъ. Голова его была большая, лицо блѣдно, съ подвижными, острыми чертами и большими, проницательными бѣгающими глазами. Туловище было совсѣмъ маленькое, плечи узкія, груди и живота
