скій волосъ, да его еще нужно заплести умѣючи; потомъ обратилъ вниманіе на булавочные крючки и объяснилъ, что надъ такимъ крючкомъ, безъ зазубрины, даже и въ пруду рыба только смѣется. Стащитъ червяка и уйдетъ. Наконецъ, подойдя къ бадьѣ, онъ тряхнулъ ее слегка своей сильной рукой. Неизмѣримая глубина нашего зеленаго омута колыхнулась, помутнѣла, фантастическія существа жалобно заметались и исчезли, какъ бы сознавая, что ихъ міръ колеблется въ самыхъ устояхъ. Обнажилась часть дна,—простыя доски, облипшія какой-то зеленой мутью,—а снизу поднялись пузыри и сильный запахъ, который на этотъ разъ и намъ показался уже не особенно пріятнымъ.
— Воняетъ,—сказалъ Павелъ презрительно.—Отъ, идить до покою, панъ кличе.
— Зачѣмъ?
— Идить, то и побачите.
Я и до сихъ поръ очень ясно помню эту минуту столкновенія нашихъ иллюзій съ трезвою дѣйствительностью въ лицѣ Павла. Мы чувствовали себя совершенными дураками и намъ было совѣстно оставаться на верхушкѣ забора, въ позахъ рыбаковъ, но совѣстно также и слѣзать подъ серьезнымъ взглядомъ Павла. Однако, дѣлать было нечего. Мы спустились съ забора, бросивъ удочки какъ попало, и тихо побрели къ дому. Павелъ еще разъ посмотрѣлъ удочки, пощупалъ пальцами размокшія нитки, повелъ носомъ около бадьи, въ которой вода все еще продолжала бродить и пускать пузыри, и, въ довершеніе всего, толкнулъ ногой старый кузовъ. Кузовъ какъ-то жалко и безпомощно крякнулъ, шевельнулся, и еще одна доска вывалилась изъ него въ мусорную кучу…
Таковы были обстоятельства, предшествовавшія той минутѣ, когда нашему юному вниманію предложенъ былъ афоризмъ о назначеніи жизни и о томъ, для чего, въ сущности, созданъ человѣкъ…
У крыльца нашей квартиры, на мощеномъ дворѣ, толпилась куча народа. На нашемъ дворѣ было цѣлыхъ три дома, одинъ большой и два флигеля. Въ каждомъ жила особая семья, съ соотвѣтствующимъ количествомъ дворни и прислуги, не считая еще одинокихъ жильцовъ, вродѣ стараго холостяка пана Уляницкаго, нанимавшаго двѣ комнаты въ подвальномъ этажѣ большого дома. Теперь почти все это населеніе высыпало на дворъ и стояло на солнопекѣ, у нашего крыльца. Мы испуганно переглянулись съ братомъ, разыскивая въ своемъ про-
