судьбы, не обмѣниваясь ни словомъ. Это не мѣшало намъ съ той же минуты испытывать общія опасности, приключенія и побѣды. Очень можетъ быть, конечно, что событія не всегда совпадали съ точки зрѣнія кузова и козелъ, и я предавался упоенію побѣды въ то самое время, какъ кучеръ чувствовалъ себя на краю гибели… Но это ничему, въ сущности, не мѣшало. Развѣ изрѣдка я принимался неистово палить изъ оконъ, когда кучеръ внезапно натягивалъ вожжи, привязанныя къ обломку дышла,—и тогда братъ говорилъ съ досадой:
— Что ты это, ей-Богу!.. Вѣдь это гостиница,..
Тогда я пріостанавливалъ пальбу, выходилъ изъ кузова и извинялся передъ гостепріимнымъ трактирщикомъ въ причиненномъ безпокойствѣ, между тѣмъ какъ кучеръ распрягалъ лошадей, поилъ ихъ у бадьи, и мы предавались мирному, хотя и короткому отдыху въ одинокой гостиницѣ. Однако, случаи подобныхъ разногласій бывали тѣмъ рѣже, что я скоро отдавался полету чистой фантазіи, не требовавшей отъ меня внѣшнихъ проявленій. Должно быть, въ щеляхъ стараго кузова засѣли съ незапамятныхъ временъ,—выражаясь по нынѣшнему,—какія-то флюиды старинныхъ происшествій, которыя и захватывали насъ сразу въ такой степени, что мы могли, молча, почти не двигаясь и сохраняя созерцательный видъ, просидѣть на своихъ мѣстахъ отъ утренняго чаю до самаго обѣда. И въ этотъ промежутокъ отъ завтрака и до обѣда вмѣщались для насъ цѣлыя недѣли путешествій, съ остановками въ одинокихъ гостиницахъ, съ ночлегами въ полѣ, съ длинными просѣками въ черномъ лѣсу, съ дальними огоньками, съ угасающимъ закатомъ, съ ночными грозами въ горахъ, съ утренней зарей въ открытой степи, съ нападеніями свирѣпыхъ бандитовъ и, наконецъ, съ туманными женскими фигурами, еще ни разу не открывавшими лица изъ-подъ густого покрывала,—которыхъ мы, съ неопредѣленнымъ замираніемъ души, спасали изъ рукъ мучителей на радость или на горе въ будущемъ…
И все это вмѣщалось въ тихомъ уголкѣ, между садомъ и сараями, гдѣ, кромѣ бадьи, кузова и мусорной кучи—не было ничего… Впрочемъ, были еще лучи солнца, пригрѣвавшіе зелень сада и расцвѣчивавшіе палисадникъ яркими, золотистыми пятнами; были еще двѣ доски около бадьи и широкая лужа подъ ними. Затѣмъ, чуткая тишина, невнятный шопотъ листьевъ, сонное чириканіе какой-то птицы въ кустахъ и… странныя фантазіи, которыя, вѣроятно, росли здѣсь сами по себѣ, какъ грибы въ тѣнистомъ мѣстѣ,—потому что нигдѣ больше мы не находили ихъ съ такой легкостью, въ такой
