Середину этого пространства, ограниченнаго съ двухъ сторонъ палисадникомъ и деревьями сада,—а съ двухъ другихъ пустыми стѣнами сараевъ, оставлявшими узкій проходъ,—занимала большая мусорная куча. Стоптанный лапоть, кѣмъ-то перекинутый черезъ крышу сарая, изломанное топорище, побѣлѣвшій кожаный башмакъ съ отогнувшимся кверху каблукомъ и безличная масса какихъ-то истлѣвшихъ предметовъ, потерявшихъ уже всякую индивидуальность,—нашли въ тихомъ углу вѣчный покой послѣ болѣе или менѣе бурной жизни за его предѣлами… На вершинѣ мусорной кучи валялся старый-престарый кузовъ какого-то фантастическаго экипажа, какихъ давно уже не бывало въ дѣйствительности,—т. е. въ каретникахъ, на дворахъ и на улицахъ. Это былъ какой-то призрачный обломокъ минувшихъ временъ, попавшій сюда, быть можетъ, еще до постройки окружающихъ зданій и теперь лежавшій на боку, съ приподнятой кверху осью, точно рука безъ кисти, которую калѣка показываетъ на паперти, чтобы разжалобить добрыхъ людей. На единственной половинкѣ единственной дверки сохранились еще остатки красокъ какого-то герба,—и единственная рука, закованная въ стальные нарамники и дѣржавшая мечъ, высовывалась непонятнымъ образомъ изъ тусклаго пятна, въ которомъ чуть рисовалось подобіе короны. Остальное все распалось, растрескалось, облупилось и облѣзло въ такой степени, что уже не ставило воображенію никакихъ прочныхъ преградъ; вѣроятно, поэтому старый скелетъ легко принималъ въ нашихъ глазахъ всѣ формы, всю роскошь и все великолѣпіе настоящей золотой кареты.
Когда намъ пріѣдались впечатлѣнія реальной жизни на большихъ дворахъ и въ переулкѣ,—то мы съ братомъ удалялись въ этотъ уединенный уголокъ, садились въ кузовъ,—и тогда начинались здѣсь чудеснѣйшія приключенія, какія только могутъ постигнуть людей, безразсудно пускающихся въ невѣдомый путь, далекій и опасный, въ такой чудесной и такой фантастической каретѣ. Мой братъ, по большей части, предпочиталъ болѣе дѣятельную роль кучера. Онъ бралъ въ руки кнутъ изъ ременного обрѣзка, найденнаго въ мусорной кучѣ,—затѣмъ серьезно и молча вынималъ изъ кузова два деревянныхъ пистолета, перекидывалъ черезъ плечо деревянное ружье и втыкалъ за поясъ огромную саблю, изготовленную моими руками изъ кровельнаго тесу. Видъ его, вооруженнаго такимъ образомъ съ головы до ногъ, настраивалъ тотчасъ же и меня на соотвѣтствующій ладъ, и затѣмъ, усѣвшись каждый на свое мѣсто, мы отдавались теченію нашей
