ворю, а только кто зналъ Романа и Опанаса, тому сразу видно, который на котораго похожъ, хотя они уже тѣмъ людямъ не сыны, а внуки… Вотъ-же какія дѣла, хлопче, бывали на моей памяти въ этомъ лѣсу…
А шумитъ-же лѣсъ крѣпко,—будетъ буря!
Послѣднія слова разсказа старикъ говорилъ какъ-то устало. Очевидно, его возбужденіе прошло и теперь сказывалось утомленіемъ: языкъ его заплетался, голова тряслась, глаза слезились.
Вечеръ спустился уже на землю, въ лѣсу потемнѣло, боръ волновался вокругъ сторожки, какъ расходившееся море; темныя вершины колыхались, какъ гребни волнъ въ грозную непогоду.
Веселый лай собакъ возвѣстилъ приходъ хозяевъ. Оба лѣсника торопливо подошли къ избушкѣ, а вслѣдъ за ними запыхавшаяся Мотря пригнала затерявшуюся было корову. Наше общество было въ сборѣ.
Черезъ нѣсколько минутъ мы сидѣли въ хатѣ; въ печи весело трещалъ огонь; Мотря собрала „вечѐрять“.
Хотя я не разъ видѣлъ прежде Захара и Максима, но теперь я взглянулъ на нихъ съ особеннымъ интересомъ. Лицо Захара было темно, брови срослись надъ крутымъ низкимъ лбомъ, глаза глядѣли угрюмо, хотя въ лицѣ можно было различить природное добродушіе, присущее силѣ. Максимъ глядѣлъ открыто, какъ будто ласкающими сѣрыми глазами; по временамъ онъ встряхивалъ своими курчавыми волосами, его смѣхъ звучалъ какъ-то особенно заразительно.
— А чи не разсказывалъ вамъ старикъ,—спросилъ Максимъ,—старую бывальщину про нашего дѣда?
— Да, разсказывалъ,—отвѣчалъ я.
— Ну, онъ всегда вотъ такъ! Лѣсъ зашумитъ покрѣпче, ему старое и вспоминается. Теперь всю ночь никакъ не заснетъ.
— Совсѣмъ мала диты̀на,—добавила Мотря, наливая старику щей.
Старикъ какъ будто не понималъ, что рѣчь идетъ именно о немъ. Онъ совсѣмъ опустился, по временамъ безсмысленно улыбался, кивая головой; только когда снаружи налеталъ на избушку порывъ бушевавшаго по лѣсу вѣтра, онъ начиналъ тревожиться и наставлялъ ухо, прислушиваясь къ чему-то съ испуганнымъ видомъ.
Вскорѣ въ лѣсной избушкѣ все смолкло. Тускло свѣтилъ угасающій каганецъ[1], да сверчокъ звонилъ свою однообразно-
- ↑ Каганецъ—черепокъ, въ который наливаютъ сало и кладутъ свѣтильню.
