пановъ больше,—вывелись… Вотъ хоть бы и тебя взять: тоже, говорятъ, и ты панскаго роду… Можетъ оно и правда, а таки нѣтъ въ тебѣ этого… настоящаго… Такъ себѣ, мизерный хлопчина, больше ничего.
Ну, а тотъ настоящій былъ, изъ прежнихъ… Вотъ, скажу тебѣ, такое на свѣтѣ водится, что сотни людей одного человѣка боятся, да еще какъ!.. Посмотри ты, хлопче, на ястреба и на цыпленка: оба изъ яйца вылупились, да ястребъ сейчасъ вверхъ норовитъ, эге! Какъ крикнетъ въ небѣ, такъ сейчасъ не то что цыплята—и старые пѣтухи забѣгаютъ… Вотъ-же ястребъ—панская птица, а курица—простая мужичка…
Вотъ, помню, я малымъ хлопчикомъ былъ: везутъ мужики изъ лѣсу толстыя бревна, человѣкъ можетъ быть тридцать. А панъ одинъ на своемъ коникѣ ѣдетъ, да усы крутитъ. Конекъ подъ нимъ играетъ, а онъ кругомъ смотритъ. Ой-ой! завидятъ мужики пана, то-то забѣгаютъ, лошадей въ снѣгъ сворачиваютъ, сами шапки снимаютъ. Послѣ сколько бьются, изъ снѣга бревна вывозятъ, а панъ себѣ скачетъ,—вотъ ему, видишь ты, и одному на дорогѣ тѣсно! Поведетъ панъ бровью—уже мужики боятся, засмѣется—и всѣмъ весело, а нахмурится—всѣ запечалятся. А чтобы кто пану могъ перечить, того, почитай, и не бывало.
Ну, а Романъ, извѣстно, въ лѣсу выросъ, обращенія не зналъ, и панъ на него не очень сердился.
— Хочу,—говоритъ панъ,—чтобъ ты женился, а зачѣмъ, про то я самъ знаю. Бери Оксану.
— Не хочу я,—отвѣчалъ Романъ,—не надо мнѣ ее, хоть бы и Оксану! Пускай на ней чортъ женится, а не я… Вотъ какъ!
Велѣлъ панъ принести канчуки, растянули Романа, панъ его спрашиваетъ:
— Будешь, Романъ, жениться?
— Нѣтъ,—говоритъ,—не буду.
— Сыпьте-жъ ему,—говоритъ панъ,—въ мотню[1], сколько влѣзетъ.
Засыпали ему таки не мало; Романъ на что ужъ здоровъ былъ, а все-жъ ему надоѣло:
— Бросьте ужъ,—говоритъ,—будетъ-таки! Пускай же-ее лучше всѣ черти возьмутъ, чѣмъ мнѣ за бабу столько муки принимать. Давайте ее сюда, буду жениться!
- ↑ Хохлы носятъ холщевые штаны, вродѣ мѣшка, раздвоеннаго только внизу. Этотъ-то мѣшокъ и называется «мотнею».
