раясь топнуть ногой, но отъ этого весь только забился въ воздухѣ.
Тыбурцій захохоталъ.
— Ого-го! Панъ судья изволятъ сердиться… Ну, да ты меня еще не знаешь. Ego—Тыбурцій sum[1]. Я вотъ повѣшу тебя надъ огонькомъ и зажарю, какъ поросенка.
Я начиналъ думать, что, дѣйствительно, такова моя неизбѣжная участь, тѣмъ болѣе, что отчаянная фигура Валека какъ бы подтверждала мысль о возможности такого печальнаго исхода. Къ счастью, на выручку подоспѣла Маруся.
— Не бойся, Вася, не бойся!—ободрила она меня, подойдя къ самымъ ногамъ Тыбурція.—Онъ никогда не жаритъ мальчиковъ на огнѣ… Это неправда!
Тыбурцій быстрымъ движеніемъ повернулъ меня и поставилъ на ноги; при этомъ я чуть не упалъ, такъ какъ у меня закружилась голова, но онъ поддержалъ меня рукой и затѣмъ, сѣвъ на деревянный обрубокъ, поставилъ меня между колѣнъ.
— И какъ это ты сюда попалъ?—продолжалъ онъ допрашивать.—Давно-ли?.. Говори, ты!—обратился онъ къ Валеку, такъ какъ я ничего не отвѣтилъ.
— Давно,—отвѣтилъ тотъ.
— А какъ давно?
— Дней шесть.
Казалось, этотъ отвѣтъ доставилъ пану Тыбурцію нѣкоторое удовольствіе.
— Ого, шесть дней!—заговорилъ онъ, поворачивая меня лицомъ къ себѣ.—Шесть дней много времени. И ты до сихъ поръ никому еще не разболталъ, куда ходишь?
— Никому.
— Правда?
— Никому,—повторилъ я.
— Bene, похвально!.. Можно разсчитывать, что не разболтаешь и впередъ. Впрочемъ, я и всегда считалъ тебя порядочнымъ малымъ, встрѣчая на улицахъ. Настоящій „уличникъ“, хоть и судья… А насъ судить будешь, скажи-ка?
Онъ говорилъ довольно добродушно, но я всетаки чувствовалъ себя глубоко оскорбленнымъ и потому отвѣтилъ довольно сердито:
— Я вовсе не судья. Я—Вася.
— Одно другому не мѣшаетъ, и Вася тоже можетъ быть судьей,—не теперь, такъ послѣ… Это ужъ, братъ, такъ ведется изстари. Вотъ видишь-ли: я—Тыбурцій, а онъ—Валекъ. Я нищій, и онъ—нищій. Я, если ужъ говорить откровенно,
- ↑ лат. Ego—Тыбурцій sum. — Я—Тыбурцій. — Примѣчаніе редактора Викитеки.
