падню, Маруся дергала нитку, и крышка захлопывала птичку, которую мы затѣмъ отпускали.
Между тѣмъ около полудня небо насупилось, надвинулась темная туча и, подъ веселые раскаты грома, зашумѣлъ ливень. Сначала мнѣ очень не хотѣлось спускаться въ подземелье, но потомъ, подумавъ, что вѣдь Валекъ и Маруся живутъ тамъ постоянно, я побѣдилъ непріятное ощущеніе и пошелъ туда вмѣстѣ съ ними. Въ подземельѣ было темно и тихо, но сверху слышно было, какъ перекатывался гулкій грохотъ грозы, точно кто ѣздилъ тамъ въ громадной телѣгѣ по гигантски-сложенной мостовой. Черезъ нѣсколько минутъ я освоился съ подземельемъ, и мы весело прислушивались, какъ земля принимала широкіе потоки ливня; гулъ, всплески и частые раскаты настраивали наши нервы, вызывали оживленіе, требовавшее исхода.
— Давайте играть въ жмурки,—предложилъ я.
Мнѣ завязали глаза; Маруся звенѣла слабыми переливами своего жалкаго смѣха и шлепала по каменному полу непроворными ножонками, а я наткнулся на чью-то мокрую фигуру и въ ту же минуту почувствовалъ, что кто-то схватилъ меня за ногу. Сильная рука приподняла меня съ полу, и я повисъ въ воздухѣ внизъ головой. Повязка съ глазъ моихъ спала.
Тыбурцій, мокрый и сердитый, страшнѣе еще оттого, что я глядѣлъ на него снизу, держалъ меня за ноги и дико вращалъ зрачками.
— Это что̀ еще, а?—строго спрашивалъ онъ, глядя на Валека.—Вы тутъ, я вижу, весело проводите время… Завели пріятную компанію.
— Пустите меня!—сказалъ я, удивляясь, что и въ такомъ необычномъ положеніи я всетаки могу говорить, но рука пана Тыбурція только еще сильнѣе сжала мою ногу.
— Responde, отвѣтствуй!—грозно обратился онъ опять къ Валеку, который въ этомъ затруднительномъ случаѣ стоялъ, запихавъ въ ротъ два пальца, какъ бы въ доказательство того, что ему отвѣчать рѣшительно нечего.
Я замѣтилъ только, что онъ сочувственнымъ окомъ и съ большимъ участіемъ слѣдилъ за моею несчастною фигурой, качавшеюся, подобно маятнику, въ пространствѣ.
Панъ Тыбурцій приподнялъ меня и взглянулъ въ лицо.
— Эгѣ-гѣ! Панъ судья, если меня не обманываютъ глаза… Зачѣмъ это изволили пожаловать?
— Пусти!—проговорилъ я упрямо.—Сейчасъ отпусти!—и при этомъ я сдѣлалъ инстинктивное движеніе, какъ бы соби-
