— Нѣтъ, она сейчасъ заплачетъ.
Дѣйствительно, когда я растормошилъ ее и заставилъ бѣжать, Маруся, заслышавъ мои шаги за собой, вдругъ повѣрнулась ко мнѣ, поднявъ ручонки надъ головой, точно для защиты, посмотрѣла на меня безпомощнымъ взглядомъ захлопнутой пташки и громко заплакала. Я совсѣмъ растѣрялся.
— Вотъ, видишь,—сказалъ Валекъ:—она не любитъ играть.
Онъ усадилъ ее на траву, нарвалъ цвѣтовъ и кинулъ ей; она перестала плакать и тихо перебирала растенія, что-то говорила, обращаясь къ золотистымъ лютикамъ, и подносила къ губамъ синіе колокольчики. Я тоже присмирѣлъ и легъ рядомъ съ Валекомъ около дѣвочки.
— Отчего она такая?—спросилъ я, наконецъ, указывая глазами на Марусю.
— Невеселая?—переспросилъ Валекъ и затѣмъ сказалъ тономъ совершенно убѣжденнаго человѣка:—а это, видишь-ли, отъ сѣраго камня.
— Да-а,—повторила дѣвочка, точно слабое эхо,—это отъ сѣраго камня.
— Отъ какого сѣраго камня?—переспросилъ я, не понимая.
— Сѣрый камень высосалъ изъ нея жизнь,—пояснилъ опять Валекъ, по-прежнему смотря на небо.—Такъ говоритъ Тыбурцій… Тыбурцій хорошо знаетъ.
— Да-а,—опять повторила тихимъ эхо дѣвочка:—Тыбурцій все знаетъ.
Я ничего не понималъ въ этихъ загадочныхъ словахъ, которыя Валекъ повторялъ за Тыбурціемъ, однако аргументъ, что Тыбурцій все знаетъ, произвелъ и на меня свое дѣйствіе. Я приподнялся на локтѣ и взглянулъ на Марусю. Она сидѣла въ томъ-же положеніи, въ какомъ усадилъ ее Валекъ, и все такъ-же перебирала цвѣты; движенія ея тонкихъ рукъ были медленны; глаза выдѣлялись глубокою синевой на блѣдномъ лицѣ; длинныя рѣсницы были опущены. При взглядѣ на эту крохотную грустную фигурку мнѣ стало ясно, что въ словахъ Тыбурція,—хотя я и не понималъ ихъ значенія,—заключается горькая правда. Несомненно, кто-то высасываетъ жизнь изъ этой странной дѣвочки, которая плачетъ тогда, когда другіе на ея мѣстѣ смѣются. Но какъ-же можетъ сдѣлать это сѣрый камень?
Это было для меня загадкой, страшнѣе всѣхъ призраковъ стараго за̀мка. Какъ ни ужасны были турки, томившіеся подъ землею, какъ ни грозенъ старый графъ, усмирявшій ихъ въ бурныя ночи, но всѣ они отзывались старою сказкой. А здѣсь что-то невѣдомо-страшное было налицо. Что-то безформенное,
