старшій изъ нашей маленькой арміи, съ готовностью подставляя спину.
Я храбро взобрался на нее; потомъ онъ выпрямился, и я сталъ ногами на его плечи. Въ такомъ положеніи я безъ труда досталъ рукой раму и, убѣдясь въ ея крѣпости, поднялся къ окну и сѣлъ на него.
— Ну, что̀ же тамъ?—спрашивали меня снизу съ живымъ интересомъ.
Я молчалъ. Перегнувшись черезъ косякъ, я заглянулъ внутрь часовни, и оттуда на меня пахнуло торжественною тишиной брошеннаго храма. Внутренность высокаго, узкаго зданія была лишена всякихъ украшеній. Лучи вечерняго солнца, свободно врываясь въ открытыя окна, разрисовывали яркимъ золотомъ старыя ободранныя стѣны. Я увидѣлъ внутреннюю сторону запертой двери, провалившіяся хоры, старыя истлѣвшія колонны, какъ бы покачнувшіяся подъ непосильною тяжестью. Углы были затканы паутиной, и въ нихъ ютилась та особенная тьма, которая залегаетъ всѣ углы такихъ старыхъ зданій. Отъ окна до пола казалось гораздо дальше, чѣмъ до травы снаружи. Я смотрѣлъ точно въ глубокую яму и сначала не могъ разглядѣть какихъ-то странныхъ предметовъ, маячившихъ по полу причудливыми очертаніями.
Между тѣмъ моимъ товарищамъ надоѣло стоять внизу, ожидая отъ меня извѣстій, и потому одинъ изъ нихъ, продѣлавъ ту же процедуру, какую, продѣлалъ я раньше, повисъ рядомъ со мною, держась за оконную раму.
— Престолъ,—сказалъ онъ, вглядѣвшись въ странный предметъ на полу.
— И паникадило.
— Столикъ для евангелія.
— А вонъ тамъ что̀ такое?—съ любопытствомъ указалъ онъ на темный предметъ, виднѣвшійся рядомъ съ престоломъ.
— Поповская шапка.
— Нѣтъ, ведро.
— Зачѣмъ же тутъ ведро?
— Можетъ быть, въ немъ когда-то были угли для кадила.
— Нѣтъ, это, дѣйствительно, шапка. Впрочемъ, можно посмотрѣть. Давай, привяжемъ къ рамѣ поясъ, и ты по немъ спустишься.
— Да, какъ-же, такъ и спущусь!.. Полѣзай-самъ, если хочешь.
— Ну, что-жъ! Думаешь, не полѣзу?
— И полѣзай!
Дѣйствуя по первому побужденію, я крѣпко связалъ два ремня, задѣлъ ихъ за раму и, отдавъ одинъ конецъ товарищу,
