человѣка, въ которомъ я желалъ, но не могъ почувствовать родную душу, я съеживался еще болѣе и тихо выдергивалъ изъ его руки свою ручонку.
И онъ отворачивался отъ меня съ досадою и болью. Онъ чувствовалъ, что не имѣетъ на меня ни малѣйшаго вліянія, что между нами стоитъ какая-то неодолимая стѣна. Онъ слишкомъ любилъ ее, когда она была жива, не замѣчая меня изъ-за своего счастія. Теперь меня закрывало отъ него тяжелое горе.
И мало-по-малу пропасть, насъ раздѣлявшая, становилась все шире и глубже. Онъ все болѣе убѣждался, что я—дурной, испорченный мальчишка, съ черствымъ, эгоистическимъ сердцемъ, и сознаніе, что онъ долженъ, но не можетъ заняться мною, долженъ любить меня, но не находитъ для этой любви угла въ своемъ сердцѣ, еще увеличивало его нерасположеніе. И я это чувствовалъ. Порой, спрятавшись въ кустахъ, я наблюдалъ за нимъ; я видѣлъ, какъ онъ шагалъ по аллеямъ, все ускоряя походку, и глухо стоналъ отъ нестерпимой душевной муки. Тогда мое сердце загоралось жалостью и сочувствіемъ. Одинъ разъ, когда, сжавъ руками голову, онъ присѣлъ на скамейку и зарыдалъ, я не вытерпѣлъ и выбѣжалъ изъ кустовъ на дорожку, повинуясь неопредѣленному побужденію, толкавшему меня къ этому человѣку. Но онъ, пробудясь отъ мрачнаго и безнадежнаго созерцанія, сурово взглянулъ на меня и осадилъ холоднымъ вопросомъ:
— Что нужно?
Мнѣ ничего не было нужно. Я быстро отвернулся, стыдясь своего порыва, боясь, чтобъ отецъ не прочелъ его въ моемъ смущенномъ лицѣ. Убѣжавъ въ чашу сада, я упалъ лицомъ въ траву и горько заплакалъ отъ досады и боли.
Съ шести лѣтъ я испытывалъ уже ужасъ одиночества.
Сестрѣ Сонѣ было четыре года. Я любилъ ее страстно, и она платила мнѣ такою же любовью; но установившійся взглядъ на меня, какъ на отпѣтаго маленькаго разбойника, воздвигъ и между нами высокую стѣну. Всякій разъ, когда а начиналъ играть съ нею, по-своему шумно и рѣзво, старая нянька, вѣчно сонная и вѣчно дравшая, съ закрытыми глазами, куриныя перья для подушекъ, немедленно просыпалась, быстро схватывала мою Соню и уносила къ себѣ, кидая на меня сердитые взгляды; въ такихъ случаяхъ она всегда напоминала мнѣ всклокоченную насѣдку, себя я сравнивалъ съ хищнымъ коршуномъ, а Соню—съ маленькимъ цыпленкомъ. Мнѣ становилось очень горько и досадно. Немудрено, поэтому, что скоро я прекратилъ всякія попытки
