Обыкновенно онъ начиналъ сожалѣніемъ о томъ, что его благодѣтель считаетъ зачѣмъ-то нужнымъ красить свои почтенныя сѣдины сапожною ваксой. Затѣмъ, огорченный полнымъ невниманіемъ къ своему краснорѣчію, онъ возвышалъ голосъ, подымалъ тонъ и начиналъ громить благодѣтеля за плачевный примѣръ, подаваемый гражданамъ незаконнымъ сожитіемъ съ Матреной. Дойдя до этого щекотливаго предмета, генералъ терялъ уже всякую надежду на примиреніе съ благодѣтелемъ и потому воодушевлялся истиннымъ краснорѣчіемъ. Къ сожалѣнію, обыкновенно на этомъ именно мѣстѣ рѣчи происходило неожиданное постороннее вмѣшательство; въ окно высовывалось желтое и сердитое лицо Коца, а сзади Туркевича подхватывалъ съ замѣчательною ловкостью подкравшійся къ нему Микита. Никто изъ слушателей не пытался даже предупредить оратора объ угрожавшей ему опасности, ибо артистическіе пріемы Микиты вызывали всеобщій восторгъ. Генералъ, прерванный на полусловѣ, вдругъ какъ-то странно мелькалъ въ воздухѣ, опрокидывался спиной на спину Микиты—и черезъ нѣсколько секундъ дюжій бутарь, слегка согнувшійся подъ своей ношей, среди оглушительныхъ криковъ толпы, спокойно направлялся въ кутузкѣ. Еще минута, черная дверь съѣзжей раскрывалась, какъ мрачная пасть, и генералъ, безпомощно болтавшій ногами, торжественно скрывался во мракѣ кутузки. Неблагодарная толпа кричала Микитѣ „ура“ и медленно расходилась.
Кромѣ этихъ выдѣлявшихся изъ ряда личностей, около часовни ютилась ѣщѣ темная масса жалкихъ оборванцевъ, появленіе которыхъ на базарѣ производило всегда большую тревогу среди торговокъ, спѣшившихъ прикрыть свое добро руками, подобно тому, какъ насѣдки прикрываютъ цыплятъ, когда въ небѣ покажется коршунъ. Ходили слухи, что эти жалкія личности, окончательно лишенныя всякихъ ресурсовъ со времени изгнанія изъ за̀мка, составили дружное сообщество и занимались, между прочимъ, мелкимъ воровствомъ въ городѣ и окрестностяхъ. Основывались эти слухи, главнымъ образомъ, на той безспорной посылкѣ, что человѣкъ не можетъ существовать безъ пищи; а такъ какъ почти всѣ эти темныя личности, такъ или иначе, отбились отъ обычныхъ способовъ ея добыванія и были оттерты счастливцами изъ за̀мка отъ благъ мѣстной филантропіи, то отсюда слѣдовало неизбѣжное заключеніе, что имъ было необходимо воровать или умереть. Онѣ не умерли, ergo… самый фактъ ихъ существованія обращался въ доказательство ихъ преступнаго образа дѣйствій.
