совни густою зеленью, и только въ тѣ минуты, когда юго-западный вѣтеръ вырывался изъ-за камышей и налеталъ на островъ, тополи гулко качались, и изъ-за нихъ проблескивали окна, и за̀мокъ, казалось, кидалъ на часовню угрюмые взгляды. Теперь и онъ, и она были трупы. У него глаза потухли, и въ нихъ не сверкали отблески вечерняго солнца; у нея кое-гдѣ провалилась крыша, стѣны осыпались, и, вмѣсто гулкаго, съ высокимъ тономъ, мѣднаго колокола, совы заводили въ ней но ночамъ свои зловѣщія пѣсни.
Но старая, историческая рознь, раздѣлявшая нѣкогда гордый панскій за̀мокъ и мѣщанскую уніатскую часовню, продолжалась и послѣ ихъ смерти: ее поддерживали копошившіеся въ этихъ дряхлыхъ трупахъ черви, занимавшіе уцѣлѣвшіе углы подземелья, подвалы. Этими могильными червями умершихъ зданій были люди.
Было время, когда старый за̀мокъ служилъ даровымъ убѣжищемъ всякому бѣдняку безъ малѣйшихъ ограниченій. Все, что не находило себѣ мѣста въ городѣ, всякое выскочившее изъ колеи существованіе, потерявшее, по той или другой причинѣ, возможность платить хотя бы и жалкіе гроши за кровъ и уголь на ночь и въ непогоду,—все это тянулось на островъ и тамъ, среди развалинъ, преклоняло свои побѣдныя головушки, платя за гостепріимство лишь рискомъ быть погребенными подъ грудами стараго мусора. „Живетъ въ за̀мкѣ“—эта фраза стала формулой для выраженія крайней степени нищеты и гражданскаго паденія. Старый за̀мокъ радушно принималъ и покрывалъ и перекатную голь, и временно обнищавшаго писца, и сиротливыхъ старушекъ, и безродныхъ бродягъ. Всѣ эти существа терзали внутренности дряхлаго зданія, обламывая потолки и полы, топили печи, что-то варили, чѣмъ-то питались,—вообще, отправляли неизвѣстнымъ образомъ свои жизненныя функціи.
Однако, настали дни, когда среди этого общества, ютившагося подъ кровомъ сѣдыхъ руинъ, возникло раздѣленіе, пошли раздоры. Тогда старый Янушъ, бывшій нѣкогда однимъ изъ мелкихъ графскихъ „офиціалистовъ“, выхлопоталъ себѣ нѣчто въ родѣ владѣтельной хартіи и захватилъ бразды правленія. Онъ приступилъ къ преобразованіямъ, и нѣсколько дней на островѣ стоялъ такой шумъ, раздавались такіе вопли, что по временамъ казалось, ужъ не турки ли вырвались изъ подземныхъ темницъ, чтобъ отомстить утѣснителямъ. Это Янушъ сортировалъ населеніе развалинъ, отдѣляя овецъ отъ козлищъ. Овцы, оставшіяся попрежнему въ за̀мкѣ, помогали Янушу изгонять несчастныхъ козлищъ, которые упирались, выказывая отчаянное, но безполезное сопротивленіе. Когда,
