тошка-то?—вдругъ опять всхлипнулъ дѣдушка.—А? Какъ ты думаешь, милый?
Но мальчикъ не отвѣтилъ старику. Онъ шелъ впередъ большими, твердыми шагами. Его глаза упорно смотрѣли внизъ на дорогу, а тонкія брови сердито сдвинулись къ переносью.
Молча дошли они до Алупки. Дѣдушка всю дорогу кряхтѣлъ и вздыхалъ, Сергѣй же сохранялъ на лицѣ злое, рѣшительное выраженіе. Они остановились на ночлегъ въ грязной турецкой кофейной, носившей блестящее названіе «Ылдызъ», что̀ значитъ по-турецки «звѣзда». Вмѣстѣ съ ними ночевали греки—каменотесы, землекопы—турки, нѣсколько человѣкъ русскихъ рабочихъ, перебивавшихся поденнымъ трудомъ, а также нѣсколько темныхъ, подозрительныхъ бродягъ, которыхъ такъ много шатается по югу Россіи. Всѣ они, какъ только кофейная закрылась въ опредѣленный часъ, разлеглись на скамьяхъ, стоявшихъ вдоль стѣнъ, и прямо на полу, причемъ тѣ, что были поопытнѣе, положили, изъ нелишней предосторожности, себѣ подъ голову все, что̀ у нихъ было наиболѣе цѣннаго изъ вещей и изъ платья.
Было далеко за полночь, когда Сергѣй, лежавшій на полу рядомъ съ дѣдушкой, осторожно поднялся и сталъ безшумно одѣваться. Сквозь широкія окна лился въ комнату блѣдный свѣтъ мѣсяца, стелился косымъ, дрожащимъ переплетомъ по полу и, падая на спящихъ вповалку людей, придавалъ ихъ лицамъ страдальческое и мертвое выраженіе.
— Ты куда носью ходись, малцукъ?—сонно окликнулъ Сергѣя у дверей хозяинъ кофейной, молодой турокъ Ибрагимъ.
