Я тебѣ одно скажу, парень,—началъ онъ не безъ торжественности.—Примѣрно, ежели бы у тебя былъ братъ, или, скажемъ, другъ, который, значитъ, съ самаго сыздѣтства. Постой, друже, ты собакѣ колбасу даромъ не стравляй… самъ лучше скушай… этимъ, братъ, ее не подкупишь. Говорю, ежели бы у тебя былъ самый что ни на есть вѣрный другъ… который сыздѣтства… То за сколько бы ты его, примѣрно, продалъ?
— Прировнялъ тоже!…
— Вотъ те и прировнялъ. Ты такъ и скажи своему барину, который желѣзную дорогу строитъ,—возвысилъ голосъ дѣдушка.—Такъ и скажи: не все, молъ, продается, что покупается. Да! Ты собаку-то лучше не гладь, это ни къ чему. Арто, иди сюда, собачій сынъ, я т-тебѣ! Сергѣй, собирайся.
— Дуракъ ты старый,—не вытерпѣлъ наконецъ дворникъ.
— Дуракъ, да отъ роду такъ, а ты хамъ, Іуда, продажная душа,—выругался Лодыжкинъ.—Увидишь свою генеральшу, кланяйся ей, скажи: отъ нашихъ, молъ, съ любовію низкій поклонъ. Свертывай коверъ, Сергѣй! Э-эхъ, спина моя, спинушка! Пойдемъ.
— Значитъ, та-акъ!—многозначительно протянулъ дворникъ.
— Съ тѣмъ и возьмите!—задорно отвѣтилъ старикъ.
Артисты поплелись вдоль морского берега, опять вверхъ, по той же дорогѣ. Оглянувшись случайно назадъ, Сергѣй увидѣлъ, что дворникъ слѣдитъ за ними. Видъ у него былъ задумчивый и угрюмый. Онъ сосредоточенно чесалъ всей пятерней, подъ съѣхавшей на глаза шапкой, свой лохматый рыжій затылокъ.
