— Ахъ, какъ вы безтолковы! Трилли, у тебя заболитъ горлышко. Вѣдь поймите, что собака ваша, а не моя. Ну, сколько? Десять? Пятнадцать? Двадцать?
— А-а-а! Хочу-у! Дайте собаку, дайте собаку,—взвизгивалъ мальчикъ, толкая лакея въ круглый животъ ногой.
— То-есть… простите, ваше сіятельство,—замялся Лодыжкинъ.—Я—человѣкъ старый, глупый… Сразу-то мнѣ не понять… къ тому же и глуховатъ малость… т.-е. какъ это вы изволите говорить?.. За собаку?..
— Ахъ, мой Богъ!.. Вы, кажется, нарочно притворяетесь идіотомъ?—вскипѣла дама.—Няня, дайте поскорѣе Трилли воды! Я васъ спрашиваю русскимъ языкомъ, за сколько вы хотите продать вашу собаку? Понимаете, вашу собаку, собаку…
— Собаку! Соба-аку!—залился громче прежняго мальчикъ.
Лодыжкинъ обидѣлся и надѣлъ на голову картузъ.
— Собаками, барыня, не торгую-съ,—сказалъ онъ холодно и съ достоинствомъ.—А этотъ песъ, сударыня, можно сказать, насъ двоихъ,—онъ показалъ большимъ пальцемъ черезъ плечо на Сергѣя:—насъ двоихъ кормитъ, поить и одѣваетъ. И никакъ этого невозможно, что, напримѣръ, продать.
Трилли между тѣмъ кричалъ съ пронзительностью паровознаго свистка. Ему подали стаканъ воды, но онъ яростно выплеснулъ его въ лицо гувернанткѣ.
— Да послушайте же, безумный старикъ!.. Нѣтъ вещи, которая бы не продавалась,—настаивала дама, стискивая свои виски ладонями.—Миссъ, вытрите поскорѣе лицо и дайте мнѣ мой мигренинъ. Можетъ-быть, ваша собака стоитъ сто рублей? Ну, двѣсти? Триста? Да отвѣчайте же, истуканъ! Докторъ, скажите ему что-нибудь, ради Бога.
