«— Это сыночекъ мой, онъ такой отъ рожденія,—сказала Александра Ивановна съ грустной улыбкой.—Что̀ жъ… Божья воля… Степаномъ его зовутъ…
«Услышавъ свое имя, идіотъ крикнулъ какимъ-то птичьимъ голосомъ:
«— Папанъ!
«Александра Ивановна похлопала его ласково по плечу.
«— Да, да. Степанъ, Степанъ… Видите, догадался, что о немъ говорятъ, и рекомендуется.
«— Папанъ!—крикнулъ еще разъ идіотъ, переводя глаза то на мать, то на меня.
«Чтобы оказать Александрѣ Ивановнѣ вниманіе, я сказалъ ему: «Здравствуй, Степанъ», и взялъ его за руку. Она была холодна, пухла и безжизненна. Я почувствовалъ брезгливость и только изъ вѣжливости спросилъ:
«— Ему, навѣрно, лѣтъ шестнадцать?
«— Ахъ, нѣтъ,—отвѣтила Александра Ивановна.—Это всѣмъ такъ кажется, что ему шестнадцать, а ему уже двадцать девятый идетъ… Ни усы, ни борода не растутъ.
«Мы разговорились. Грачева оказалась тихой, робкой женщиной, забитой неудачами и долгой нуждой. Суровая борьба съ бѣдностью совершенно убила въ ней смѣлость мысли и способность интересоваться чѣмъ-нибудь выходящимъ за узкіе предѣлы этой борьбы. Она жаловалась мнѣ на дороговизну мяса и на дерзость извозчиковъ, разсказывала объ извѣстныхъ ей случаяхъ выигрыша въ лотерею и завидовала счастью богатыхъ людей. Во все время нашего разговора Степанъ не сводилъ съ меня глазъ. Видимо, его поразилъ и заинтересовалъ видъ моего военнаго сюртука. Раза три онъ исподтишка протягивалъ руку, чтобы притронуться къ блестящимъ пуговицамъ, и тотчасъ же отдергивалъ ее съ видомъ испуга.
