стояннымъ предметомъ общихъ насмѣшекъ. Цвѣты никогда не прощаютъ своимъ собратьямъ уродливости.
Однажды іюльскимъ утромъ въ теплицѣ распустился цвѣтокъ рѣдкой кашемирской розы, темно-карминнаго цвѣта, съ чернымъ бархатнымъ отливомъ на сгибахъ, удивительной красоты и чуднаго запаха. Когда первые лучи солнца заглянули сквозь стекла, и цвѣты, проснувшись одинъ за другимъ отъ легкой ночной дремоты, увидѣли распустившуюся розу, то со всѣхъ сторонъ послышались шумные возгласы восхищенія: «Какъ хороша эта молодая Роза! Какъ она свѣжа и ароматна! Она будетъ лучшимъ украшеніемъ нашего общества! Это—наша царица». И она слушала эти похвалы, стыдливая, вся рдѣющая, вся облитая золотомъ солнца—точно настоящая царица. И всѣ цвѣты, въ видѣ привѣта, наклоняли передъ ней свои волшебные вѣнчики.
Проснулся и несчастный Столѣтникъ, взглянулъ—и затрепеталъ отъ восторга.
— О, какъ ты прекрасна, Царица!—прошепталъ онъ.
И когда онъ это сказалъ, вся оранжерея наполнилась неудержимымъ смѣхомъ. Закачались отъ хохота надутые чванные тюльпаны, вздрогнули листья стройныхъ пальмъ, зазвенѣли бѣлые колокольчики ландышей, даже скромныя фіалки улыбнулись сострадательно изъ своихъ темныхъ кругленькихъ листьевъ.
— Чудовище!—закричалъ, задыхаясь отъ смѣха, толстый Піонъ, привязанный къ палкѣ.—Какъ у тебя достало дерзости говорить комплименты? Неужели ты не понимаешь, что даже твой восторгъ отвратителенъ?
— Кто это?—спросила, улыбаясь, молодая Царица.
— Этотъ уродъ?—воскликнулъ Піонъ.—Никто изъ насъ не знаетъ, кто онъ и откуда. Онъ носитъ очень глупое имя—Столѣтника.
— Меня сюда привезли совсѣмъ маленькимъ деревцомъ,
