(онъ быстро взглянулъ на Чекмарева и тотчасъ же опять отвернулся) знаете, вамъ какъ-то неловко оставаться между нами…
«Чекмаревъ пошатнулся. Казалось, онъ вотъ-вотъ грохнется на полъ. Но онъ справился съ собой и, поддерживая лѣвой рукой саблю, глядя передъ собой неподвижными глазами, точно лунатикъ, медленно прошелъ къ двери. Мы безмолвно разступились, чтобы дать ему дорогу.
«О продолженіи попойки нечего было и думать, и фонъ-Ашенбергъ даже и не пробовалъ уговаривать. Онъ позвалъ денщиковъ и приказалъ имъ убирать со стола. Всѣ мы—совершенно отрезвленные и грустные—сидѣли молча, точно еще ожидали чего-то.
«Вдругъ Байденко, денщикъ хозяина, воскликнулъ:
«— Вашъ выс-кродь! Тутечка якись часы!
«Мы бросились къ нему. Дѣйствительно, на полу, подъ котелкомъ, предназначеннымъ для жженки, лежалъ брегетъ Ольховскаго.
«— Чортъ его знаетъ,—бормоталъ смущенный графъ:—должно-быть, я ихъ какъ-нибудь нечаянно ногой, что ли, туда подтолкнулъ.
«Прислуга была вторично удалена, чтобы мы могли свободно обсудить положеніе дѣла. Молодежь подавала сочувствующіе голоса за Чекмарева, но старики смотрѣли на дѣло иначе.
«— Нѣтъ, господа, онъ оскорбилъ насъ всѣхъ и вмѣстѣ съ нами весь полкъ,— сказалъ своимъ густымъ, рѣшительнымъ басомъ майоръ Кожинъ.—Почему мы позволили себя обыскать, а онъ — нѣтъ? Оскорби одного офицера — это рѣшилось бы очень просто: пятнадцать шаговъ, пистолеты, и дѣло съ концомъ. А тутъ совсѣмъ другое дѣло. Нѣтъ-съ, онъ долженъ оставить N-скій полкъ и оставитъ его.
