ярко освѣщенныя роскошныя веранды; экзотическія растенія въ цвѣтникахъ передъ дачами, похожими на волшебные дворцы. Бѣлыя акаціи пахли такъ сильно, что ихъ сладкій, приторный, конфетный ароматъ чувствовался на губахъ и во рту. Иногда откуда-то насъ вдругъ обдавало на нѣсколько секундъ сыроватымъ холодкомъ, но тотчасъ же опять мы попадали въ душистую теплоту тихой весенней ночи.
Лошади быстро бѣжали, звучно и равномѣрно стуча подковами. Мы плавно покачивались на рессорахъ и молчали. Когда мы были уже недалеко отъ города, я почувствовала, что твоя рука осторожно, медленно обвивается вокругъ моей таліи и тихо, но настойчиво привлекаетъ меня къ тебѣ. Я не сопротивлялась, но и не отдавалась этому объятію. И ты понялъ, тебѣ стало стыдно. Ты оставилъ меня, и когда я, отыскавъ въ темнотѣ твою руку, признательно пожала ее, твоя рука отвѣтила мнѣ дружескимъ, извиняющимся пожатіемъ...
Но я знала, что въ тебѣ все-таки заговоритъ оскорбленное мужское самолюбіе. И я не ошиблась. Передъ тѣмъ, какъ разстаться, у подъѣзда гостиницы, ты попросилъ позволънія навѣщать меня. Я назначила день, и вотъ... прости меня... я тайкомъ убѣжала отъ тебя. Дорогой мой! Если не завтра, то черезъ два дня, черезъ недѣлю въ насъ вспыхнула бы просто-напросто чувственность, противъ которой безсильны и честь, и воля, и разсудокъ. Мы обокрали бы тѣхъ двухъ умершихъ людей, устроивъ тайкомъ фальшивый и смѣшной подлогъ подъ прежнюю любовь. И мертвецы жестоко отмстили бы намъ за это, поселивъ между нами ссору, недовѣріе, холодность и — что̀ всего ужаснѣе — постоянное ревнивое сравненіе настоящаго съ прошлымъ.
Прощайте. Сгоряча я и не замѣтила, какъ перешла въ письмѣ на «ты». Я увѣрена, что черезъ нѣсколько
