вы этотъ удивительный лунный свѣтъ, который былъ такъ ярокъ, что казался преувеличеннымъ, неправдоподобнымъ; это спокойное озаренное море, играющее переливами серебристаго муара, а на его блестящемъ фонѣ темные силуэты рыбаковъ, которые, выбирая сѣти, однообразно и ритмично, всѣ сразу наклоняются въ одну и ту же сторону?
Но иногда нами овладѣвала потребность въ городскомъ шумѣ, въ сутолокѣ, въ чужихъ людяхъ. Затерявшись въ незнакомой толпѣ, мы бродили, прижавшись другъ къ другу, и еще тѣснѣе, еще глубже сознавали нашу взаимную близость. Помните ли вы это, дорогой мой? Что касается меня, я помню каждую мелочь и болѣю этимъ. Вѣдь это все мое, оно живетъ во мнѣ и будетъ жить всегда, до самой смерти. Я никогда, если бы даже хотѣла, не въ силахъ отдѣлаться отъ него... Понимаете ли, — никогда; а между тѣмъ его на самомъ дѣлѣ нѣтъ, и я терзаюсь сознаніемъ, что не могу еще разъ по-настоящему пережить и перечувствовать его. Богъ или природа, — я ужъ не знаю, кто, — давъ человѣку почти божескій умъ, выдумали въ то же время для него двѣ мучительныя ловушки: неизвѣстность будущаго и незабвенность, невозвратность прошедшаго.
Получивъ мою короткую записочку, которую я послала вамъ изъ гостиницы, вы тотчасъ же поспѣшили ко мнѣ. Вы торопились и были взволнованы: это я узнала издали по вашимъ скорымъ, нервнымъ шагамъ и по тому еще, что, прежде чѣмъ постучаться, вы довольно долго стояли въ коридорѣ около моего номера. Я сама взволновалась въ эту минуту не меньше васъ, представляя себѣ, какъ вы стоите тамъ, за дверью, всего въ двухъ шагахъ отъ меня, блѣдный, крѣпко притиснувъ руку къ сердцу, глубоко и трудно переводя дыханіе... И почему-то въ то же время мнѣ казалось невозможнымъ, несбыточнымъ,
