— Нѣтъ, лучше ты ужъ объ этомъ и разговора не начинай совсѣмъ.
Напрасно я старался разубѣдить Олесю, напрасно рисовалъ передъ ней картины безмятежнаго счастья, которому не помѣшаютъ ни завистливая судьба, ни грубые, злые люди. Олеся только цѣловала мои руки и отрицательно качала головой.
— Нѣтъ… нѣтъ… нѣтъ… я знаю, я вижу,—твердила она настойчиво.—Ничего намъ, кромѣ горя, не будетъ… ничего… ничего…
Растерянный, сбитый съ толку этимъ суевѣрнымъ упорствомъ, я наконецъ спросилъ:
— Но вѣдь во всякомъ случаѣ ты дашь мнѣ знать о днѣ отъѣзда?
Олеся задумалась. Вдругъ слабая улыбка пробѣжала по ея губамъ.
— Я тебѣ на это скажу маленькую сказочку… Однажды волкъ бѣжалъ по лѣсу, увидѣлъ зайчика и говоритъ ему: «Заяцъ, а заяцъ, вѣдь я тебя съѣмъ!» Заяцъ сталъ проситься: «Помилуй меня, волкъ, мнѣ еще жить хочется, у меня дома дѣтки маленькія». Волкъ не соглашается. Тогда заяцъ говоритъ: «Ну дай мнѣ хоть три дня еще на свѣтѣ пожить, а потомъ и съѣшь. Все же мнѣ легче умирать будетъ». Далъ ему волкъ эти три дня, не ѣстъ его, а только все стережетъ. Прошелъ одинъ день, прошелъ другой, наконецъ и третій кончается.—«Ну, теперь готовься,—говоритъ волкъ:—сейчасъ я начну тебя ѣсть». Тутъ мой заяцъ и заплакалъ горючими слезами. «Ахъ, зачѣмъ ты мнѣ, волкъ, эти три дня подарилъ! Лучше бы ты сразу меня съѣлъ, какъ только увидѣлъ. А то я всѣ три дня не жилъ, а только терзался!» Милый мой, вѣдь зайчикъ-то этотъ правду сказалъ. Какъ ты думаешь?
Я молчалъ, охваченный тоскливымъ предчувствіемъ
