пьяный, между тѣмъ какъ мои челюсти выбивали одна о другую частую и громкую дробь.
Я до сихъ поръ не знаю, кто довезъ меня до дому… Ровно шесть дней била меня неотступная, ужасная полѣсская лихорадка. Днемъ недугъ какъ будто бы затихалъ, и ко мнѣ возвращалось сознаніе. Тогда, совершенно изнуренный болѣзнью, я еле-еле бродилъ по комнатѣ съ болью и слабость въ колѣняхъ; при каждомъ болѣе сильномъ движеніи кровь приливала горячей волной къ головѣ и застилала мракомъ всѣ предметы передъ моими глазами. Вечеромъ же, обыкновенно часовъ около семи, какъ буря, налеталъ на меня приступъ болѣзни, и я проводилъ на постели ужасную, длинную, какъ столѣтіе, ночь, то трясясь подъ одѣяломъ отъ холода, то пылая невыносимымъ жаромъ. Едва только дремота слегка касалась меня, какъ странныя, нелѣпыя, мучительно-пестрыя сновидѣнія начинали играть моимъ разгоряченнымъ мозгомъ. Всѣ мои грезы были полны мелочныхъ, микроскопическихъ деталей, громоздившихся и цѣплявшихся одна за другую въ безобразной сутолокѣ. То мнѣ казалось, что я разбираю какіе-то разноцвѣтные, причудливыхъ формъ ящики, вынимая маленькіе изъ большихъ, а изъ маленькихъ еще меньшіе, и никакъ не могу прекратить этой безконечной работы, которая мнѣ давно уже кажется отвратительной. То мелькали передъ моими глазами съ одуряющей быстротой длинныя яркія полосы обоевъ, и на нихъ, вмѣсто узоровъ, я съ изумительной отчетливостью видѣлъ цѣлыя гирлянды изъ человѣческихъ физіономій—порою красивыхъ, добрыхъ и улыбающихся, порою дѣлающихъ страшныя гримасы, высовывающихъ языки, скалящихъ зубы и вращающихъ огромными бѣлками. Затѣмъ я вступалъ съ Ярмолой въ запутанный, необычайно сложный отвлеченный споръ. Съ каждой минутой доводы, которые мы приводили другъ другу, становились все болѣе тон-
