въ руки любителя и знатока. Почти тотчасъ Евпсихій Африкановичъ всталъ и заторопился ѣхать.
— Дѣло не ждетъ, а я тутъ съ вами забалакался,—говорилъ онъ, громко стуча о полъ неналѣзавшими калошами.—Когда будете въ нашихъ краяхъ, милости просимъ ко мнѣ.
— Ну, а какъ же насчетъ Мануйлихи, господинъ начальство?—деликатно напомнилъ я.
— Посмотримъ, увидимъ…—неопредѣленно буркнулъ Евпсихій Африкановичъ.—Я вотъ васъ еще о чемъ хотѣлъ попросить… Редисъ у васъ замѣчательный…
— Самъ вырастилъ.
— Уд-дивительный редисъ! А у меня, знаете ли, моя благовѣрная страшная обожательница всякой овощи. Такъ если бы, знаете, того… пучочекъ одинъ.
— Съ наслажденіемъ, Евпсихій Африкановичъ. Сочту долгомъ… Сегодня же съ нарочнымъ отправлю корзиночку. И маслица ужъ позвольте заодно… Масло у меня на рѣдкость.
— Ну, и маслица…—милостиво разрѣшилъ урядникъ.—А этимъ бабамъ вы дайте ужъ знакъ, что я ихъ пока-что не трону. Только пусть онѣ вѣдаютъ,—вдругъ возвысилъ онъ голосъ:—что однимъ спасибо отъ меня не отдѣлаются. А засимъ желаю здравствовать. Еще разъ мерси вамъ за подарочекъ и за угощеніе.
Онъ по-военному пристукнулъ каблуками и грузной походкой сытаго важнаго человѣка пошелъ къ своему экипажу, около котораго въ почтительныхъ позахъ безъ шапокъ уже стояли сотскій, сельскій староста и Ярмола.
Евпсихій Африкановичъ сдержалъ свое обѣщаніе и оставилъ на неопредѣленное время въ покоѣ обитательницъ
