вищнымъ тѣломъ, облеченнымъ въ сѣрую шинель щегольского офицерскаго сукна, оба сидѣнья.
— Мое почтеніе, Евпсихій Африкановичъ!—крикнулъ я, высовываясь изъ окошка.
— А-а, мое почтенье-съ! Какъ здоровьице?—отозвался онъ любезнымъ, раскатистымъ начальническимъ баритономъ.
Онъ сдержалъ мерина и, прикоснувшись выпрямленной ладонью къ козырьку, съ тяжеловѣсной граціей наклонилъ впередъ туловище.
— Зайдите на минуточку. У меня къ вамъ дѣлишко одно есть.
Урядникъ широко развелъ руками и затрясъ головой.
— Не могу-съ! При исполненіи служебныхъ обязанностей. Ѣду въ Волошу на мертвое тѣло—утопленникъ-съ.
Но я уже зналъ слабыя стороны Евпсихія Африкановича и потому сказалъ съ дѣланнымъ равнодушіемъ:
— Жаль, жаль… А я изъ экономіи графа Ворцеля добылъ пару такихъ бутылочекъ…
— Не могу-съ. Долгъ службы…
— Мнѣ буфетчикъ по знакомству продалъ. Онъ ихъ въ погребѣ какъ дѣтей родныхъ воспитывалъ… Зашли бы… А я вашему коньку овса прикажу дать.
— Вѣдь вотъ вы какой, право,—съ упрекомъ сказалъ урядникъ.—Развѣ не знаете, что служба прежде всего?… А они съ чѣмъ, эти бутылки-то? Сливянка?
— Какое сливянка!—махнулъ я рукой.—Старка, батюшка, вотъ что̀!
— Мы, признаться, ужъ подзакусили,—съ сожалѣніемъ почесалъ щеку урядникъ, невѣроятно сморщивъ при этомъ лицо.
Я продолжалъ съ прежнимъ спокойствіемъ:
— Не знаю, правда ли, но буфетчикъ божился, что
