— Ну, тѣмъ болѣе… А между тѣмъ ты такъ хорошо говоришь, не хуже настоящей барышни. Скажи мнѣ, откуда у тебя это? Понимаешь, о чемъ я спрашиваю?
— Да, понимаю. Это все отъ бабушки… Вы не глядите, что она такая съ виду. У! Какая она умная! Вотъ, можетъ-быть, она и при васъ разговорится, когда побольше привыкнетъ… Она все знаетъ, ну просто все на свѣтѣ, про что ни спросишь. Правда, постарѣла она теперь.
— Значитъ, она много видѣла на своемъ вѣку? Откуда она родомъ? Гдѣ она раньше жила?
Кажется, эти вопросы не понравились Олесѣ. Она отвѣтила не сразу, уклончиво и неохотно:
— Не знаю… Да она объ этомъ и не любитъ говорить. Если же когда и скажетъ что̀, то всегда проситъ забыть и не вспоминать больше… Ну, однако мнѣ пора,—заторопилась Олеся:—бабушка будетъ сердиться. До свиданья… Простите, имени вашего не знаю.
Я назвался.
— Иванъ Тимоѳеевичъ? Ну, вотъ и отлично. Такъ до свиданья, Иванъ Тимоѳеевичъ! Не брезгуйте нашей хатой, заходите.
На прощанье я протянулъ ей руку, и ея маленькая, крѣпкая рука отвѣтила мнѣ сильнымъ, дружескимъ пожатіемъ.
Съ этого дня я сталъ частымъ гостемъ въ избушкѣ на курьихъ ножкахъ. Каждый разъ, когда я приходилъ, Олеся встрѣчала меня съ своимъ привычнымъ сдержаннымъ достоинствомъ. Но всегда, по первому невольному движенію, которое она дѣлала, увидѣвъ меня, я замѣчалъ, что она радуется моему приходу. Старуха по-прежнему не переставала бурчать что-то себѣ подъ носъ,
