Въ это время старуха разостлала на столѣ чистое полотенце съ вышитыми концами и поставила на него дымящійся горшокъ.
— Иди ужинать, Олеся,—позвала она внучку и послѣ минутнаго колебанія прибавила, обращаясь ко мнѣ:—можетъ-быть, и вы, господинъ, съ нами откушаете? Милости просимъ… Только неважныя у насъ кушанья-то, суповъ не варимъ, а просто крупничокъ полевой…
Нельзя сказать, чтобы ея приглашеніе отзывалось особенной настойчивостью, и я уже было-хотѣлъ отказаться отъ него, но Олеся, въ свою очередь, попросила меня съ такой милой простотой и съ такой ласковой улыбкой, что я поневолѣ согласился. Она сама налила мнѣ полную тарелку крупника—похлебки изъ гречневой крупы съ саломъ, лукомъ, картофелемъ и курицей—чрезвычайно вкуснаго и питательнаго кушанья. Садясь за столъ, ни бабушка ни внучка не перекрестились. За ужиномъ я не переставалъ наблюдать за обѣими женщинами, потому что, по моему глубокому убѣжденію, которое я и до сихъ поръ сохраняю, нигдѣ человѣкъ не высказывается такъ ясно, какъ во время ѣды. Старуха глотала крупникъ съ торопливой жадностью, громко чавкая и запихивая въ ротъ огромные куски хлѣба, такъ что подъ ея дряблыми щеками вздувались и двигались большія гули. У Олеси даже въ манерѣ ѣсть была какая-то врожденная порядочность.
Спустя часъ послѣ ужина я простился съ хозяйками избушки на курьихъ ножкахъ.
— Хотите, я васъ провожу немножко?—предложила Олеся.
— Какіе-такіе проводы еще выдумала!—сердито прошамкала старуха.—Не сидится тебѣ на мѣстѣ, стрекоза…
